Имя тени - Александр Григорьевич Самойлов

Ведро выскользнуло из его рук и с грохотом покатилось по мостовой, разбрызгивая вонючее содержимое. Дзюнъэй отшатнулся, поскользнулся на мокром камне и тяжело рухнул в грязь, под дружный хохот нападавших.

— Ой, смотри-ка, поскользнулся! — издевательски сказал второй. — Неуклюжий ты какой-то, молчун.

Они подошли к нему, стоявшему на коленях в луже. Один из них наклонился, якобы чтобы помочь ему подняться, и с силой ткнул его плечо.

— Смотри под ноги в следующий раз. Ясно?

Дзюнъэй лишь кивал, делая испуганное лицо, внутри закипая от бессильной ярости. Он позволял им это. Он, кто мог убить их обоих за три секунды, сидел в грязи и терпел от них унижения.

Они, посмеявшись ещё немного, плюнули рядом с ним и ушли, довольно похлопывая друг друга по спинам.

Дзюнъэй медленно поднялся. Вся его спина, бока были перемазаны вонючей жижей. Рука болела от удара. Он отряхнулся, подобрал пустое ведро и побрёл обратно к замку, чувствуя себя абсолютно разбитым.

Стража у ворот смотрела на него с брезгливой жалостью.

— Опять тебя твои еноты донимают, Дзюн? — пошутил один из них, но в голосе его слышалась искренняя доля сочувствия.

Дзюнъэй лишь бессильно махнул рукой и поплёлся внутрь, оставляя за собой грязный след и шлейф дурного запаха.

Он прошёл прямо в баню, не глядя ни на кого. Он отскребал с себя грязь и позор, и с каждой минутой его решимость крепла. Они думают, что сломали его? Что он всего лишь жалкая, неуклюжая тень?

Хорошо. Он будет для них тенью. Тенью, которая запомнит каждое оскорбление, каждую угрозу. Тенью, которая готовится к ответному удару.

Он знал, что Дзин наблюдал за этим спектаклем. Где-то там, из-за угла, эти ледяные глаза видели его падение. И, возможно, поверили в него.

«Ладно, Дзин, — подумал Дзюнъэй, выливая на себя ковш горячей воды. — Ты получишь своё расписание. Ты получишь свои имена. Ты получишь свою схему. Но будь осторожен в своих желаниях. Потому что то, что ты получишь, будет принадлежать тебе. И только тебе».

План уже начинал формироваться в его голове. Опасный, безумный план. План, в котором ему предстояло обмануть не только клан, но и своих новых друзей. Цена ошибки была смертельной. Но и цена бездействия — тоже.

* * *

Следующие несколько дней Дзюнъэй провёл в состоянии, которое можно было бы назвать «творческим помешательством на почве долга». Его каморка превратилась в штаб-квартиру самой абсурдной шпионской операции в истории ниндзюцу.

Он составил список всего, что ему было нужно. Не тот список, что требовал Дзин, а свой собственный, скрытый.

1. Узнать реальное расписание караулов. (Чтобы потом его аккуратно исказить);

2. Выяснить, кто и когда допущен к Такэде. (Чтобы вычеркнуть оттуда пару ключевых имён и добавить одно лишнее);

3. Вспомнить план подземелий. (Чтобы нарисовать его с такими «незначительными» ошибками, которые приведут непрошеных гостей прямиком в винный погреб или к резервуару с водой).

Работа кипела. Днём он был Дзюном, усердным писарем, который с таким рвением переписывал указы, что даже ворчливый старик-сосед по цеху фыркал:

— Эй, Молчун, ты что, на премию работаешь? Или тебя в управители прочат? Расслабься, а то чернила от усердия закипят!

А ночью… Ночью он становился тенью. Неуловимой, беззвучной, сливающейся с камнем. Его первой задачей было составить карту ночных караулов.

Он выбрал идеальную точку для наблюдения — вентиляционную нишу под самым потолком в одном из центральных коридоров. Добраться до неё было непросто. Это потребовало всей его ловкости: бесшумное движение по карнизам, использование малейших выступов в кладке, умение втянуться в узкое пространство, не издав ни звука.

Он сидел там, скрючившись, часами. Спина затекала, ноги немели. В нос ударяла пыль веков, смешанная с запахом старого дерева и воска. Он был неподвижен, как ястреб перед броском, и так же сосредоточен. В руке он сжимал тонкий угольный стержень, а на внутренней стороне предплечья у него был прикреплен узкий, длинный обрезок плотной бумаги.

Он фиксировал всё. Время прохода каждого патруля. Их маршруты. Их бреши. Их привычки. Один из стражников всегда чуть прихрамывал на левую ногу. Другой — зевал ровно через каждые двадцать минут. Третий — постоянно поправлял шлем, который был ему явно мал.

«Идиоты, — мысленно ворчал он, зачёркивая на своей схеме неверный интервал и ставя правильный. — Если бы я был здесь, чтобы убить вашего господина, он уже был бы мёртв. Я знаю, что ты в 2:47 почешешь затылок, а твой напарник в 3:00 споткнётся о тот же самый камень. Вы предсказуемы, как смена времён года».

И в этот момент его собственная предсказуемость чуть не стала его проклятием.

Он услышал шаги. Не тяжёлые, мерные шаги стражи, а лёгкие, почти бесшумные. Знакомые. Шаги мастера.

Из полумрака коридора возникла фигура Соко. Старый самурай не нёс ночной дозор. Он просто… гулял. Его руки были за спиной, взгляд задумчиво устремлён в пол.

Дзюнъэй замер, перестав дышать. Он был уверен, что идеально скрыт. Но Соко видел не только глазами.

Старый мастер остановился ровно под его нишей. Он не поднял головы. Он просто стоял и слушал тишину. Дзюнъэй чувствовал, как каждый его мускул кричит от напряжения. Одна пылинка, один неверный вздох — и всё.

И тогда Соко что-то произнёс. Громко, словно обращаясь к призракам замка.

— Ох, и сквозняки в этих старых стенах… И шорохи. То тут скрипнет, то там. Прямо как будто кто-то большой и неповоротливый ползает по потолку. Мышей слушаешь, старик? Или своё одиночество?

Он покачал головой, повернулся и так же неспешно пошёл прочь, насвистывая себе под нос какую-то старую солдатскую песенку.

Дзюнъэй выдохнул только тогда, когда шаги окончательно затихли. Его руки дрожали. Это не было случайностью. Соко знал. Чувствовал. И… предупредил. Или просто пошутил? Со старым мастером было невозможно понять.

Он больше не чувствовал себя в безопасности. Спустя ещё час, закончив отмечать последний патруль, он бесшумно выскользнул из своего укрытия и растворился в темноте.

Утром он выглядел как человек, которого переехало стадо диких лошадей. Глаза покраснели от недосыпа, движения были замедленными. Когда он зевнул за своим столом, пролив при этом каплю туши на важный свиток, старый писец только вздохнул.

— Я же говорил, не перенапрягайся! Видишь, до чего доводит рвение не по разуму? Теперь переписывай всё заново. И чернила не жалей, всё равно уже испортил!

Кэнта, заскочивший в канцелярию, тут же пришёл в ужас.

— Дзюн! Да ты ужасно выглядишь! Опять эти чёртовы еноты не дают спать? Или призраки? Говорят, в западном крыле один бродит — плачет по ночам