Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

Представив себе, как из гимназии вышибают Ныло, Петька улыбнулся. Это заслонило огорчения прошедшего дня. Королек сидел на кровати и, болтая ногами, говорил о том, что, может быть, и некоторых учителей прогонят, а уж надзирателя — наверняка. Он говорил без остановки, и перед Петькой развертывалась новая жизнь, не хуже, чем в первые дни революции, когда гимназия была закрыта на три дня, ходили на манифестацию, а преподаватели хотели казаться лучшими товарищами даже самых маленьких гимназистиков.

Можно было еще надеяться в жизни на хорошие перемены; и, повеселев, Петька крикнул:

— Гибкость и сила!

— И быстрота! — подхватил Королек вызов на борьбу.

До схватки они пыжились друг перед другом, выпячивали грудь, выгибали руки калачом, так, что сами начинали верить в свою силу. Но напряжение мышц груди и рук почему-то связывало ноги, трудно было повернуть шею, гибкость совершенно исчезала. Ребята воображали себя отяжелевшими борцами на цирковом «параде-алле»[70].

Много усердия было положено ребятами в этот вечер. Счет победам в борьбе сравнялся — двадцать на двадцать, — и Петька предложил новое упражнение для развития гибкости.

Он встал на руки, шлепнув подошвами валенок в скользкую поверхность горячей печи. Тотчас из карманов со звоном посыпались на предтопочный железный лист его сокровища: гайки, камешки, старый ключ, свинцовое кольцо…

— Ну, а дальше что? — спросил Королек.

— Дальше? — переспросил Петька, обдумывая ответ. — А дальше отходи на руках и спускай ноги. Когда переломишься пополам, — перейдем к следующему упражнению…

Провожая Королька, Петька задержался на крыльце, с удовольствием потянул в себя холодный воздух и почувствовал особую, весеннюю свежесть. Казалось, что растает снег и придет самое интересное приключение, для которого стоит закалять себя.

Глава 2. Свидание на чердаке

Королек жил в подвале. Дверь со двора вела в сени, уходящие под землю. Каменная лестница спускалась ко второй двери. Перед дверью не было площадки, и шагать приходилось с последней ступеньки лестницы, через порог, низко нагибаясь.

Входящий попадал в сводчатую комнату. Ближняя к окну половина ее была свободна и служила для прохода, а в глубине прихожей за ситцевой занавеской стояли кровати Королька и младшей сестренки. В следующей большой комнате находился стол, где семья собиралась для еды, для вечерней беседы и для работы вокруг лампы. Тут же Королек готовил уроки. Последней в этой «анфиладе» была клетушка старшего брата Королька — Панко[71].

Окна комнат выходили в ямы, и верхние стекла едва возвышались над тротуаром. Свету в подвал попадало мало. Трудно было установить, были ли когда-нибудь покрашены серые стены комнат или штукатурка с бурыми пятнами от сырости так и была затерта с самого начала плечами и локтями жильцов.

В хорошую погоду Королек принимал Петьку на дворе. Когда шел дождь и старших не было дома, они сидели у окна за большим столом. Если тут становилось людно, — ребята уходили за занавеску.

У отца Королька волосы торчали таким же ежиком, как у сына, только «ежик» был седым, глаза были черные, и, казалось, только они и жили на сером морщинистом лице с въевшимися в поры черными крапинками.

Старший брат Королька, Панко, работал вместе с отцом в деповских мастерских. У него были отцовские черные глаза. Веселый и смелый Панко не боялся самого хозяина дома. Панко был ласков с Корольком, приветлив к Петьке и подружкам сестренки Любки, но иногда бесцеремонно выгонял всех на улицу. Это означало, что придут известные только ему люди.

Петька видел фигуры рабочих, заходящих в ворота и спускающихся в подвал. Большая комната наполнялась народом, а спроси Королька или Любку о гостях, — они ответят, что никого нет и никто к ним не ходит.

Королек всегда рассказывал родителям о гимназических происшествиях. Не скрывал, если отбирали посторонние книжки или попадало от свирепого гимназического начальства.

Мать не вмешивалась в дела, выходящие за круг хозяйства, а отец большей частью слушал Королька молча, выражая усмешку одними глазами.

Изредка, как бы сочувствуя ребятам, он говорил:

— Да, значит, у вас, как при старом режиме, придется потерпеть еще.

— Чего же терпеть? Теперь свобода! — возмущался Королек.

— Не совсем свобода; видно, пока одно название. Народу нужно взять власть. А так Николая не стало, на место его другой правитель князь Львов, потом Керенский. Кому от того легче!!

— А вот легче! — однажды возразил Панко.

— Ну-у, — иронически протянул Кузьма Иванович.

— А то легче, что народу глаза открываются на настоящее дело.

— Дело настоящее впереди, — продолжал с прежней усмешкой Кузьма Иванович, — да и палка у Керенского не игрушечная.

— Палка-то о двух концах, — отвечал Панко.

В семье Королька все относились с уважением друг к другу. Отец не ставил себя в такое положение, словно бы все должны были подчиняться ему. Даже теснота в доме не мешала, каждый во имя дела мог на время подчинять себе остальных. Нужно было Корольку готовить уроки — он занимал большой стол; начиная стряпать, мать прогоняла от стола и Любку, и Королька. Порою у Панко бывали сходки рабочих; тогда он занимал всю квартиру.

Все это оправдывалось прямой необходимостью и не вызывало споров и недовольства друг другом. За действиями Панко скрывалось, видимо, самое большое и нужное дело, которое рождало у матери тревогу. Но она с этим мирилась и молча переживала свои опасения, потому что рабочие хотели прекратить войну и сделать еще что-то такое, чтобы жить стало действительно легче.

Вот и дядя Вася хлопочет о том, чтобы жить было легче. Он приехал на два дня, и они с отцом по вечерам секретничали, совсем как у Королька, даже слышались Петьке отрывки знакомых фраз.

Из разговора Петька понял, что отец должен ехать делегатом на съезд железнодорожников, и дядя Вася просит попутно исполнить его поручение. Отец говорил с возмущением:

— Скоро наши рабочие лишатся всех прав, и кто же о них позаботится? Уж, конечно, не «Скрипка»[72].

— Что Скрипка? Скрипка уж сыграла свое. Вот будешь на съезде, свяжись через большевиков с ЦК… Передай эти письма, на тебя я надеюсь. С уходом Ленина в подполье, эсеры и меньшевики распускают слухи, что мы теперь согласились с Временным правительством и выступаем за продолжение войны… Поможешь рассеять эти бредни… Ты ведь там не задержишься?

— Я-то нет, а вот своих думаю пока у деда оставить, пусть погостят немного, — ответил отец.

— Ну, давай действуй. Но смотри, одно дело, когда после февраля все вопили о свободе и все купцы ходили с красными бантами, — тогда тебе ставили в заслугу арест при царе. Продажность эсеров и