Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

На такой-то четырехголосной гармошке играл продавец — курчавый парень. В его ловких руках гармошка летала вверх и вниз и под бойкими пальцами выпевала нехитрую, но задорную песенку. Левой рукой продавец схватил губную гармошку из целой кучи лежащих тут, поднес эту белую жестяную пластинку к губам, перебрал пальцами по дырочкам — и гармошка запела. Вторую гармошку в правой руке продавец упер себе в бок, и она вторила губной. Потом, оставив ее, продавец заиграл по-настоящему только на одной губной гармошке.

Петька удивленно вслушивался. Ему не верилось, что та же задорная песенка получается на простой губной гармошке, способной издавать только писк.

Видя, что продавец смотрит на него, Петька попросил:

— Сыграй на большой.

— Купи. Гривенник серебром, — сказал продавец, протягивая губную гармошку.

Купить очень хотелось, и деньги были тут рядом, но прочно спрятаны в желудке Орешко. Пришлось ни с чем отойти от такого интересного стола. А продавец, как назло, заиграл вальс на огромном баяне.

Дальше продавался громоздкий товар: мучные лари[87] разных размеров и «кованые» сундуки. Особенно выделялись свадебные сундуки, сверкающие кружевом, белой и зеленой жести.

Петька провел рукой по сияющим узорам, и, как настоящий покупатель, спросил:

— Что стоит?

Парень в спущенной на глаза войлочной шляпе и в сапогах с лакированными голенищами, заляпанных грязью, сердито цыкнул на Орешко, успевшего поставить на сундук свою собачью отметку, и нехотя ответил Петьке:

— Стоúт сундук! Понял?

Петька, обескураженный неожиданным ответом, молчал. Надо было уходить, но не хотелось сдаваться языкастому парню. Петька сердито взглянул на него и еще громче сказал:

— Я спрашиваю, — почем?

— Один раз… бичом — следовал невозмутимый ответ.

Улыбка до ушей раздвинула широкий рот парня. Сбив шляпу на затылок, он подмигнул любопытной тетке с кошелкой, остановившейся неподалеку.

У Петьки вспыхнули щеки, и он еще громче закричал:

— Я спрашиваю, — сколько денег нужно заплатить?

Привлеченные криком, останавливались люди и смотрели на Петьку и на парня. А парень, чувствуя себя героем, отвечал:

— Хошь гривенник, хошь пятачок, не сходя с места. А денег нет бери так, если сам унесешь.

В толпе улыбались ответу парня. Вслед Петьке смеялись, говорили что-то обидное, а парень, прохаживаясь перед собравшимися, звонко выкрикивал:

— Вот сундуки расписные кованые. Кому на свадьбу, кому для дома. Продам дешево, кому за деньги, кому так отдам.

Кустари продолжали вывозить на базар свои изделия, но покупателей «война отбила». Каждый житель старался найти на базаре что-нибудь съестное, и все эти игрушки, гармошки и сундуки не находили сбыта.

Выходя с площади, Петька попал не на ту улицу и заблудился. Дед жил на Набережной улице, и Петька пошел было к реке, но вспомнил, что хотя улица называлась Набережной, она шла в глубь города по краю оврага, где никакой реки не было. Тогда он повернул направо, прошел два квартала, потом свернул влево. Потеряв направление, он спросил у встречной женщины, как найти Набережную улицу.

Тетка замахала руками и зачастила языком:

— Ты иди все прямо, никуда не сворачивай, так и вторнешься[88]. Свернешь, тут она и будет.

Непонятное новое слово «вторнешься» опять озадачило Петьку, и он решил, что базарный парень и эта тетка с ним, как с приезжим, «валяют дурака», и ему нужно отплатить тем же.

Петька так и не «вторнулся» никуда, а вышел к какому-то саду. Навстречу двигался по улице один-единственный старик. Отмеривая большие шаги, он задумчиво поглаживал бороду.

— Деда, пофартит[89] ли вдоль саду вторнуться? — начал было Петька.

— О, сибиряк! — воскликнул дед и спросил: — Тебя Петром зовут?

Не ожидая ответа, дед обнял Петьку и поцеловал, а Орешко, как сумасшедший, полез к старику лизаться.

От рабочей куртки деда пахло клеем, и в седой бороде застряла тоненькая стружка. Петька прикусил язык и пошел верной дорогой со своим настоящим дедом, которого ни разу в жизни еще не видал.

Дома дед громко расцеловался со всеми, побежал переодеваться и потом не один раз повторил:

— Смотрю, внучек идет меня встречать! Без Орешко мне бы его не узнать.

Дед расспрашивал о жизни в селе, о переезде в город, а Петька ждал, что отец расскажет деду о своем разговоре с дядей Васей и о его поручении, но разговор как-то уходил от этой темы.

— Осмотрись да приезжай. Комнат хватит, а в родном дому, как говорится, и стены помогают, — предложил дед.

— Разве теперь здесь легче найти работу? — спросил отец.

— Вместе жить веселее, а там, глядишь, и полегчает…

— Вот еще революция будет, так и полегчает, — неожиданно вмешался Петька, перебив деда и помогая отцу начать правильный разговор.

— О-о! — произнес дед. — А откуда ты знаешь?

— У нас все рабочие говорят.

— А какие рабочие? — спросил отец, пораженный не меньше деда.

— Да уж наши, — сказал Петька, но, видя, что от него ждут ответа, помялся и произнес:

— Брат Королька говорил, а он знает, он и в комитете, и в рабочей дружине, и против меньшевиков ругается…

Говоря о Панко, Петька считал, что не может ему повредить: он говорит только своим, а главное, они так далеко уехали.

— Ну, коли так, Ваня, то и я тебе скажу, — неспокойно у нас. Внучек правильно говорит, — этим дело не кончится, видно по всему. И у нас нет довольных людей. Стало «временное», но и от временного народу не легче. Сколько развелось разных демократов, эсеров, учредиловцев[90], — и все за капитал, за помещиков. Такая каша из партий — не приведи бог! Вот увидишь, будет еще дело.

— Да вы, папаша, видно, политик отчаянный.

— Будешь политиком, когда вокруг тебя все кипит.

— А время действительно смутное… — протянул отец, — реакция силы набирает… меньшевики и эсеры в один голос тянут к продолжению войны… Новая охранка хватает людей…

— А кого схватили? — спросил Петька.

— Кого?.. Да хотя бы Ляревича…

— А ты откуда знаешь? — удивился Петька.

Дед и Иван Петрович переглянулись.

— Э-э, да вы оба гуси не простые, — протянул дед. — Только прикидываетесь, будто ничего не знаете. Ну-ка, Ваня, выкладывай про свои дела, а ты, внучек, пойди погуляй. Про тебя ребята спрашивали.

Через два дня отец уехал в Питер.

Жизнь у бабушки была однообразна. Даже победа над курносым мальчишкой порадовала Петьку недолго: он все же обыграл его, но потом компания ребят обчистила Петьку, да так, что не осталось ни одной бабки.

На совести у Петьки была осенняя переэкзаменовка по географии.

Усадив Петьку заниматься, мать уходила к знакомым. Единственной отрадой для него было поговорить с бабушкой.

Он развертывал карту полушарий, а бабка, чтобы развить