Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— Петя, а где живут эти немцы, что воюют с нами? — спросила однажды бабушка.

Петька наугад ткнул пальцем и попал в Японию. Потом, испытующе посматривая на бабушку, он обвел пальцем по карте и сказал:

— А это вот наша земля.

— Тьфу, и чего это они лезут с войной, такая-то горошина! Присоединялись бы к нам, и все тут, — сказала бабушка. — Петенька, а где это, говорят, живут самоеды[91]?

Петькин палец, неопределенно блуждая, провел волнистую линию к полюсу, затем по воздуху проделал путь в мировом пространстве и скользнул от Москвы к Киеву.

— Батюшки! Так это у нас? Неужели едят себе подобных? Только у нас это и может быть.

— Бабушка, да они людей не едят.

— А чего?

— Едят рыбу. Это людоеды людей едят. Они живут за границей, в жарких странах. Вот тут. Это не у нас.

— Ну то-то, ты смотри у меня! Все вы так говорите, что хуже наших быть не может. Самоеды едят рыбу, — значит, посты соблюдают.

Петьке быстро надоедал учебник, и он предлагал бабушке:

— Ну что же, бабушка, пойдем разбирать ваш сундук, что ли.

Бабушка быстренько поднималась со стула. С тройным звоном отпирался стариннейший замок, и они часами просиживали под огромной крышкой раскрытого сундука, разбирая вещи, скопившиеся за десятки лет.

От сундука пахло и тмином, и яблоками, и кипарисом, и ладаном, и чистым холстом, и неизвестными травами. Все это, вместе взятое, создавало неопределенную, но очень приятную смесь запахов, которую впитали в себя окаменелые медовые пряники, пролежавшие лет двадцать и наконец-то попавшие внуку на зубы, как совершенно вовремя подоспевшие гостинцы.

Среди бисерных кошелечков лежали венчальные восковые свечи и фотография Петьки с синяком. Бабушка ее берегла, но вложить в семейный альбом не решалась. Да и сам Петька теперь это изображение рассматривал с некоторым смущением.

Глава 4. Тесный поезд

Отец в Петрограде не смог сразу передать письма дяди Васи. Он должен был явиться в редакцию газеты «Правда», но редакция и типография оказались разгромленными. На панели[92] валялись клочки бумаги, выбитые витрины были заколочены досками.

Проводились аресты участников недавних демонстраций, был отдан приказ об аресте Ленина. Временное правительство, начав третьего июля массовые расстрелы, готово было кровью затопить всякое противодействие продолжению войны. Для подавления выступлений рабочих были с фронта вызваны войска, свирепствовали в городе казачьи части.

Нужные отцу люди скрывались. Они участвовали на съезде партии. Место работы съезда сохранялось втайне, — съезд выслеживали сыщики. Отец побывал и на Выборгской стороне и за Нарвской заставой, прежде чем нашел Михайлыча[93] и выполнил принятое на себя поручение.

Кончилась и «некрасовская весна» на транспорте, когда после февральской революции министр, кадет[94] Некрасов, призывал рабочих к активной работе и к контролю на транспорте. Теперь же на съезде железнодорожников делегаты потихоньку рассказывали, что те же кадеты выгоняют активистов со службы и отдают под суд за попытки контроля. Как о новом примере жесточайшей расправы, говорили о расстреле корниловцами[95] без суда и следствия двух рабочих на глазах у всей инженерно-строительной дружины.

От этой расправы со строителями — братьями по профессии — было особенно горько.

В Питере же отец узнал то, о чем еще не подозревали в Сибири: Япония с апреля 1917 года — со времени прихода к власти Керенского — готовилась к интервенции. Японские газеты кричали о «необходимости продвижения Японии на азиатский материк». Шпионская агентура подготавливала оправдание для вторжения войск «небесной империи», совершая провокационные убийства японских торговцев во Владивостоке, Хабаровске, Иркутске.

Англия, Америка и Япония стремились заставить Россию воевать и не хотели упустить случая прибрать к рукам богатства Сибири. Агентура Антанты[96] действовала, борьба разгоралась. Временное правительство играло на руку Антанты.

Все это заставило отца предполагать, что обстановка в Сибири будет крайне беспокойна, даже опасна для жизни: он в два счета мог вылететь с работы и попасть под суд или в руки корниловских карателей. Отец окончательно укрепился в намерении оставить семью в России и поехал в Сибирь один, объяснив в письме свои опасения и упрашивая Веру Николаевну пожить у деда, где будет спокойнее. Ему было грустно, что не увидит жену, стариков и Петьку, но он должен был заботиться об их же благополучии.

— Да повремените, поживите зиму-то у нас. Ничего с Ваней не случится. Он ведь и раньше думал вас тут оставить, — проговорился дед.

После этого мать не могли уже удержать никакие доводы. Она готова была немедленно уехать. Но оказалось, что это стало не так просто.

На вокзале царила полная безалаберщина. Все суетились, сердито кричали, толкаясь, протискиваясь взад-вперед, и ни у кого нельзя было ничего узнать. Мать несколько раз сходила туда и плача рассказывала о своих мытарствах. Дед предлагал переждать, но она не соглашалась, предчувствуя, что будет еще хуже. Тогда дед попытался достать билеты через знакомого стрелочника.

— Какие теперь билеты! Поезжайте и не думайте. А вот в поезд сесть — бог поможет: народ от войны бежит, — сказал стрелочник.

Мать собрала самое необходимое, но все же багажу набралось порядочно. На вокзале нашим пассажирам сделалось страшно. Толпа их сжала, протиснула через большие двери на перрон, и они оказались в такой же толчее, как в зале. Петьку по лицу терли грязными локтями, то и дело перед носом мелькали углы сундуков, чемоданы, винтовки и здоровенные кулаки.

Петька видел, как мать без вещей проскользнула в вагон, через просвет, на миг открывшийся перед нею. Потом толпа сомкнулась и к вагону уже нельзя было подойти. Взволнованное лицо матери с растрепанной прической показалось в окне с выбитым стеклом. Мать порою загораживали спины, плечи и локти в серых шинелях, но она протягивала руки и кричала, чтобы подавали вещи.

Дед передал узлы и чемоданы. Мать с трудом втянула их вовнутрь, опустила на пол, и около окна стало свободнее, — багаж оттеснил людей.

Недолго думая, дед отправил Петьку в то же самое окно, следом за последним чемоданом. Деду достаточно было немного подсадить, Петька ловко уцепился за оконную раму и, очень довольный такой посадкой, свалился в коридор классного вагона, задев кого-то ногами.

Бабушка, чтобы не затоптали, отошла в сторону, и они молча стояли с дедом поодаль. Поезд все не двигался, и бабушка не сводила взгляда с вагона, часто прикладывая платок к мокрым глазам. Дед вздыхал, время