Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

меньшевиков тебе не по душе, да и они, поди, жалеют, что нельзя тебя сейчас посадить. Поостерегись! Как бы до тебя не добрались… — дядя Вася замолчал, видимо опасаясь, чтобы не услышала мать, идущая из кухни.

Отец тут же весело проговорил:

— Ну, Вера, нужно быстро собираться. Поедем к деду, в Россию. Билет всем бесплатный, вы теперь семья железнодорожника, отпуск мне дают и медлить нечего.

Мать подивилась, — впервые за свою службу отец получил отпуск летом. Она давно мечтала повидаться с дедом и с радостью собиралась в путь.

Петька был доволен, но перед отъездом непременно надо было встретиться с Галей. Он несколько раз прошел мимо занавешенных окон. К дому было не подступиться, но в последний момент счастье улыбнулось. Из калитки вышла Галя и, не прячась, пошла прямо на него. Петька опешил: «Она ли это?» Ведь он ни разу как следует не видел ее лицо.

Знакомой шубки и шапки на ней не было. Девочка была одета в белое с синими колечками платьице и в шерстяную кофточку. Голова ее была не покрыта, а волосы расчесаны на прямой пробор и заплетены в две косы. Лицо оказалось румяным, глаза голубыми. Но она ли это?

Девочка проходила мимо. Она ждала, что Петька с нею поздоровается, и смущенно опустила голову. А он стоял, как истукан. Вот она прошла, видно только спину и… теперь нельзя было ошибиться: это ее косы, ее затылок.

— Галя! — крикнул Петька и покраснел.

Девочка остановилась так просто, как будто они уже разговаривали тысячу раз. Петька почувствовал себя свободнее и, подойдя, сказал:

— Вы знаете, — я уезжаю. Да, уезжаю навсегда… путешествовать.

— Что вы говорите, как это хорошо!

— Вы и не заметите, как я уеду. Это будет ночью, и меня никто не вспомнит, и вы не вспомните.

— Я вспомню.

— А вы знаете, Галя, как меня зовут?

— Нет.

— Я — Петя Зулин. Можно, я напишу вам письмо? — спросил Петька. Он смущенно рассматривал платье Гали. И Галя смутилась, вспомнив, как мама сказала, что она выросла из этого платья.

— Спасибо. Это очень интересно получать письма, я никогда этого не забуду. До свидания; меня ждет мама, — ответила Галя.

В тот же день Петька писал: «Галя, вы не…» — тут он задумался и на всякий случай написал вместе — «недумайте». Он долго старался, и, когда письмо было переписано начисто, — там получилось: «Галя, вы недумайте про меня, что я ни годяй. Подымитесь завтра в три часа дня к себе на чердак. Ваш Петька». Внизу было нарисовано сердце, пронзенное стрелой.

Долго в тот вечер Петька бродил около занавешенных тюлем окон и носил свое письмо, сложенное пакетиком, как завертывают аптечные порошки. Заглядывая в щели забора, он увидел Галю и через неплотно приотворенную калитку протолкнул уголок пакетика. Кто-то подхватил конвертик, и он быстро исчез в щели.

Как ни ждал Петька, ответа не было. И не было никакого сигнала, что письмо его получено именно тем, кому назначалось.

На другой день Петька надел новую рубашку, тщательно заправил на спине складки и перетянулся ремнем туже обыкновенного. Смочив волосы, до того что капли катились по лицу, он то зачесывал их назад, то делал пробор по середине лба, то справа, то слева. Потом, вспомнив замечательную прическу «бабочкой», Петька выпустил на лоб прядь волос, долго ее намусоливал, закручивая кренделем[73] и пришлепывая ладошкой.

Когда на часах пробило половину третьего, Петька вышел из дому, боясь тряхнуть головой, чтобы не рассыпалась «бабочка».

Он подошел к маленькому домику и остановился около угловой водосточной трубы. Оглядевшись кругом, Петька мигом забрался на забор. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, полез выше, цепляясь за костыли, удерживающие водосточную трубу. Встав на сгиб трубы, он уцепился руками за желоб и через две секунды лежал животом на сливе[74] кровли.

Это было опасным трюком, но Петька натренировался с прошлой осени: у дома росла сибирская яблоня, и с крыши удобно было срывать пучки страшно кислых яблок величиною с крупный горох.

Петька считал, что он гениально придумал, назначив свидание на чердаке. И для Гали это было удобно, и его никто из ребят не увидит.

«Неужели не придет?» — подумал он, пролезая в слуховое окно.

У окна было светло и удобно. Тут Петька расчистил место от хлама, загромождавшего чердак. Перенес в сторону детскую ванночку, наполненную битой посудой, подтащил к окну два старых кресла и под одно, взамен сломанной ножки, подсунул порожний ящик, а другое, без ручки, поставил напротив. С обоих кресел Петька тщательно вытер пыль и постелил в проход между креслами обрывок какого-то ковра.

Он присел на край кресла, потом попробовал посидеть на другом и, решив, что к встрече все готово, начал придумывать, о чем он с Галей будет говорить.

Петька то и дело оборачивался в сторону двери, ведущей с лестницы на чердак. Наконец внизу скрипнула ступенька и послышались осторожные легкие шаги. Петька на всякий случай спрятался за печную трубу.

О косяк стукнула накладка, и створка двери медленно отворилась. По пыльному накату с земляной засыпкой, по выступающим ребрам балок и стойкам протянулась полоса света. Галя остановилась в дверях и огляделась, не видя Петьки.

— Странно, мне послышалось, что кто-то здесь стукнул, — певуче сказала Галя, и Петьку от этого кинуло в жар.

— Это я, — сказал он и, забыв принять заранее облюбованную позу, просто высунулся из-за трубы.

— Ах! Как я испугалась!

— Не пугайтесь, Галя, — заторопился Петька. Он взял ее за руку, усадил в кресло и сидел красный, забыв все приготовленные рассказы, не смея раскрыть рот. Золоченая спинка кресла здорово шла к Галиным пунцовым щекам, к ее платью, и она казалась ему королевой на троне.

Наконец Галя нарушила молчание:

— Петя, что это у вас на лбу какая-то лепешка?

— Это так, — ответил Петька, пальцем заправив волосы под кепку, потом сдернул ее и, тут же забыв о своей «бабочке», взъерошил волосы и превратился в прежнего веселого мальчишку.

— Эх, Галя, как мы вчера купались у красной скалы! Вот глубоко! А вот, Галя, стихи у нас в гимназии сочинили на уроке закона божьего:

Сим, Хам, Иафет

Ели фунт конфет.

Сим был хамоват, Хам был сиповат,

И остался Иафет

Без конфет…[75]

Рассказал Петька про Володьку, про Белко, про Жиганку, похвастался спектаклем. Многое из его жизни стало известно Гале, и так незаметно прошло время.

— Я и не думала, что на чердаке у