Девушка из Монтаны - Грейс Ливингстон Хилл

– О, пожалуйста, прошу вас, позвольте мне побыть здесь несколько минут и скажите, что мне делать? Я так устала, мне было так страшно!

– Успокойся, дорогая моя, – сказала старушка. – Оставайся, бедное дитя. Сядь сюда, в это кресло, и хорошенько поплачь. Я принесу тебе воды и чего-нибудь поесть, а ты мне все расскажешь.

Она принесла воды, поднос с замечательными большими ломтями черного хлеба с маслом, щедрым куском яблочного пирога, сыром и стеклянным кувшином с молоком.

Элизабет выпила воды, но прежде чем приняться за еду, рассказала о своем ужасном последнем приключении. Ей самой с трудом верилось в то, что случилось, и, рассказывая, она лучше поняла, что произошло. Она слыхала о том, что на свете существуют плохие люди. Она встречала плохих мужчин, и однажды мимо их дома прошествовала женщина сомнительного характера. У нее было грубое лицо, и она могла пить и ругаться как мужчина. Но что грех может предстать в виде хорошеньких девушек и приятных, льстивых женщин, она и не ведала. И это на прекрасном, развитом Востоке! Уж лучше было оставаться одной в пустыне с риском, что ее догонит этот ужасный человек, чем проделать такой путь и узнать, что мир сошел с ума.

Старушка тоже ужаснулась. Она больше, чем девушка, знала о таком зле, но она читала о нем в газетах, а еще она читала о работорговле в Африке, но никогда не думала, что все это – правда. Сейчас же она в ужасе всплеснула руками и смотрела на девушку перед собой с чем-то вроде благоговения, поскольку та побывала в одном из этих притонов беззакония и спаслась. Снова и снова просила она девушку пересказывать, что ей говорили, описывать, что она видела, как она схватила пистолет и выскочила, и каждый раз она вскрикивала и называла ее спасение чудом.

В конце концов они обе выдохлись от волнения. Элизабет съела свой ленч, старушка сказала, где поставить лошадь, и отправила ее в кровать. Она привела ее в малюсенькую комнатку с белоснежной постелью, но в окна ее заглядывали розы, а на накрытом старой белой занавеской умывальнике стоял большой таз со свежей водой, мыльница с мылом и полотенца. Старушка принесла ей чистую белую ночную рубашку, заштопанную во многих местах, но пахнувшую розовыми лепестками, а утром она постучалась в дверь еще до того, как девушка встала, и принесла ей охапку одежды.

– Прошлым летом у меня жили квартиранты, – пояснила она, – и, перед тем как уехать, оставили эти вещи и сказали отдать их на благотворительность. Но я потом заболела, а те, кто собирали благотворительность, уехали, и больше я их не видела. Надень их. Мне кажется, они тебе подойдут. Может, чуть-чуть великовато, но роста она была как раз твоего. Твоя одежка, вижу, совсем износилась, так что брось ее. Здесь есть еще пара блузок на смену. Люди не посмеют потешаться над тобой, если у тебя будет чистое, красивое платье.

Элизабет взглянула на нее с благодарностью и зачислила ее в свой список святых, в котором уже значилась та женщина, которая читала четырнадцатую главу от Иоанна. Старушка не упомянула, что некоторое предметы нижнего белья она позаимствовала из своего скудного гардероба, потому как в том, что оставили жилички, их не было.

Вымывшись, одевшись в чистое белье, белую блузку, темно-синюю саржевую юбку и жакет, Элизабет выглядела совсем по-другому. Она изучала себя в маленьком зеркальце над умывальником и удивлялась. На одно мгновение в душе ее вспыхнуло тщеславие – вот бы всегда быть так одетой, но мысль эта была омрачена воспоминанием об ужасной вчерашней женщине, которая обещала научить ее зарабатывать на красивую одежду. Она даже подумала, что красивая одежда может превратиться в настоящий капкан. Наверное, в такой капкан и попались те девушки.

Провожаемая добрыми советами и благословением старушки, Элизабет снова пустилась в путь, описание которого заняло бы целый том, но читатель уже наверняка устал от рассказов обо всем, с чем ей приходилось сталкиваться. Путь ее был медленным и трудным, со многими остановками, деньги, которые показались ей поначалу такими огромными, таяли. Конь захромал, она лечила его своими средствами, и все же по совету доброго фермера пришлось обратиться к ветеринару. Тот возился с конем неделю, пока все благополучно зажило и конь смог снова ступать по дороге. После этого случая девушка стала бережнее относиться к коню. Если он умрет, что она станет делать?

И вот в одно мрачное утро в конце ноября Элизабет, закутанная в старое пальто, потому что было холодно, вступила в Филадельфию.

Вооруженная советами старушки из Чикаго она смело подъехала к полисмену и показала ему адрес бабушки, маминой мамы, к которой решила обратиться первым делом. Он указал ей правильное направление, и через какое-то время, с помощью другого полисмена, она добралась до нужного номера на Флора-стрит.

Это была тесная улица, с обеих сторон застроенная небольшими узкими кирпичными домами старомодного вида. Входные ступеньки у некоторых были из сверкающего белого мрамора, но у большинства домов – из темного камня или крашеные деревянные. Вообще, здесь царил унылый дух. На мостовой играли дети разной степени немытости.

После того как окружившие ее малолетние разбойники подтвердили, что миссис Брэйди действительно живет здесь, что она никуда не переехала, Элизабет робко постучала в дверь. Девушка, которая провела всю жизнь в маленький хижине в горах, не видела ничего странного в том, что ее бабушка все еще пребывала по тому адресу, с которого писала пятнадцать лет назад. Она еще не знала, что жители больших городов постоянно куда-то перемещаются.

В этот момент миссис Брэйди как раз занималась стиркой. Заботы и тяготы прошедших лет все-таки не оставили слишком глубоких отпечатков на лице этой крупной женщины. Она по-прежнему умела радоваться жизни, хотя большую часть ее провела у корыта – стирала на чужих людей. Но у нее и самой было несколько красивых нарядов, которые она держала в гладильной комнате на втором этаже, и она всегда выходила из дома в шелковом платье и шляпке с оборкой и красной розочкой, хотя с годами, если говорить откровенно, шляпка несколько утратила форму, а сама миссис Брэйди мало чем отличалась от других пожилых дам.

Капельки пота стекали со лба по морщинам на пухлых щеках и падали на объемистую грудь. Седые волосы были аккуратно причесаны, а ворот ситцевого платья открыт даже несмотря на прохладный