Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

их джиннами (нечистыми духами, или по-нашему, по-русски – бесами – В. А.)». Кроме того, в иранских землях было сильно недовольство сложившимся экономическим и социальным положением, и персидские измаилиты, превратившиеся под руководством Хасана ибн-Саббаха в своеобразное «бесклассовое общество», без особого труда смогли добиться поддержки своего дела многими персами, причем не только исповедовавшими измаилизм.

Хасан решил избрать центром намеченного им «национал – революционного» восстания против ненавистной иранцам сельджукской власти район в сердце иранских гор, до которого сельджукам было бы трудно добраться, чтобы нанести повстанцам эффективный ответный удар. Он понимал, что в сложившейся обстановке, при вопиющем неравенстве сил, не мог рассчитывать на освобождение от тюркского господства всего Ирана (во всяком случае – сразу), и потому решил удовольствоваться – по крайней мере, на первых порах, установлением контроля хотя бы над труднодоступной частью Персии. Как еще убедится уважаемый читатель, это не означало, что Хасан не уделял в своих далеко идущих планах внимания иранским городам. Но он отдавал себе отчет в том, что главным источником силы возглавляемого им движения станут именно труднодоступные районы. Ибн Атташ был все еще жив и оставался главой всех измаилитских «даисов» Ирана. Нам неизвестно, одобрял ли он планы Хасана поднять восстание против господства Сельджукидов. Однако Хасан продолжал осуществлять задуманное, с одобрения главного «даиса», или без него. Первоочередное решение, которое ему предстояло принять, касалось места начала восстания. Затем надлежало решить, как именно осуществить задуманное. То, как он это сделал, не оставляет никаких сомнений в том, что Хасан обладал выдающимися организаторскими дарованиями, логическим мышлением, способностью использовать как сильные, так и слабые стороны своего положения. Избранный им способ и образ действия позволил ему в полной мере использовать первые и минимизировать вторые.

В северных регионах Ирана, недалеко от южного побережья Гурганджского (Каспийского) моря, располагалась горная цепь, отдельные вершины которой были столь высоки, что касались доходящими до облаков. Тамошний горизонт окаймляли многочисленные скалистые пики, один из которых, однако, сразу привлекал к себе взоры, возвышаясь над окружающей местностью. Он прямо-таки возносился в небо и казался совершенно недосягаемым для живых существ, за исключением разве что горных орлов. Даже сегодня он чарует взоры, возвышаясь, по образному выражению очевидца, подобно кораблю, над горами, тянущимися на север. Другой очевидец, захваченный величественным зрелищем этого утеса (уже известный нам с уважаемым читателем историк Джувейни), сравнивал его с «подогнувшим передние ноги верблюдом, положившим голову на землю». Эта высокая скала близ одной из вершин западного Эльбурса – священной горы древних иранцев, на момент избрания Аламута Хасаном в качестве своей будущей штаб-квартиры, уже была овеяна множеством легенд. Население окружающей ее горной области, под названием Дейлем, расположенной к юго-востоку от Каспийского моря, давно уже сочувствовало шиитскому делу. Свободолюбивые, непокорные и всегда готовые отстоять свою независимость любыми средствами, дейлемиты традиционно предоставляли убежище гонимым суннитами шиитам, в особенности – зейдитского толка. Неудивительно, что проповедь Хасана пользовалась большим успехом среди дейлемитов. В представлениях дейлемитов (из чьей среды в свое время вышли, между прочим, и Буиды-Бувайхиды) официальный ислам (в первую очередь – суннизм) четко ассоциировался с господством чужеземных захватчиков – тюрок-сельджуков (так же, как ранее – с властью чужеземных захватчиков– арабов). Поэтому именно среди дейлемитов Хасан ибн Саббах, проповедовавший, что тюрки – не люди, а нечистые духи во плоти, искал базу для создания своего измаилитского государства. Тем более, что среди дейлемских горцев укрылись в свое время недобитые иранскими шахами-маздаяснийцами из династии Сасанидов сторонники коммунистического движения маздакитов (V–VI веков), продолжавшие тайно проповедовать свое учение до самого прихода в Иран арабов-мусульман (но также и после него). И потому дейлемиты оказались весьма восприимчивыми не только к «иранско-националистическому» и антитюркскому, но и к социал-революционному» аспекту проповеди Хасана, отрицавшего законность созданного на иранской земле эксплуататорами-тюрками «неправедного» государства.

Вообще следует заметить, что жестокость сельджукских правителей сама по себе приводила к народному брожению, которое, в свою очередь, эксплуатировалось и направлялось в желаемое русло низаритскими фанатиками-революционерами, стремившимися таким образом, к установлению своей собственной власти.

Подавляющая часть иранского населения была втянута в водоворот событий как бы против воли, самой силою вещей и логикой национальной, религиозной и социальной борьбы. Впрочем, довольно об этом…

Избранные Хасаном своей главной целью горный утес и стоявшая на нем крепость, расположенные недалеко от богатого западноперсидского города Казвина (примерно в ста километрах от современной столицы Ирана – Тегерана) носили название Аламут.

На основании старинных хроник, одна из которых была обнаружена историком Джувейни после сдачи крепости монголам, было принято считать, что первое укрепление на вершине горы Аламут было построено много столетий назад одним из местных царей по имени Ал-и-Джустан. Увидев севшего на вершину скалы орла, свившего там себе гнездо, этот царь дейлемитов сразу же понял стратегическую важность этого места. И повелел построить там укрепление, пришедшее, со временем, в ветхость, но восстановленное в 859 (а согласно историку Хамдаллаху Мостоури – в 840) году. В память об орле, наведшем царя на мысль о постройке на утесе крепости, гору и крепость назвали «Аламут», что означало якобы «Орлиный урок», «Орлиное наставление», «Орлиное поучение» или «Орлиная подсказка». Однако впоследствии название укрепления стали переводить иначе – «Орлиное гнездо», что, согласитесь, звучит не в пример романтичнее. В преображенном и романтизированном виде, это горное убежище вошло навечно в «черную легенду» об «ассасинах» как «замок Аламут».

Как и легендарный дейлемитский царь, «даис» Хасан с первого взгляда оценил выгодное стратегическое положение Аламута, словно самой природой предназначенного стать штаб-квартирой запланированного им иранского вооруженного восстания против тюркской власти – горным оплотом, откуда последователи единственного «правильного» толка ислама – избранники Всевышнего, пошедшие «светлым путем», «верной дорогой» измаилизма, могли начать это восстание, зная, что за его неприступными стенами пребывают в полной безопасности даже от самого могущественного врага. Конечно, на протяжении столетий множество крепостей считались неприступными и все же были взяты приступом. Но Аламут, удерживаемый низаритами, выдержал множество неприятельских осад, и не был взят штурмом ни разу. В конце концов, он склонился перед неприятелем, многократно превосходившим численно и материально низаритский гарнизон горной твердыни, осознавший безнадежность своего положения. Но взят приступом Аламут так и не был, сам отворив свои ворота перед обложившей его несметной ратью.

Кроме очевидной неприступности Аламута, имелось еще три причины, по которым Хасан выбрал именно его в качестве штаб-квартиры. Во-первых, Аламут находился достаточно далеко от столицы сельджукских султанов Исфагана. Во-вторых, в окружающих крепость селениях проживало немало приверженцев измаилитского учения. В-третьих, в крепости имелся источник питьевой воды.

«Орлиное гнездо» возвышалось над пропастью, на высоте