Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

эти двое уже обручены или даже что она уже стала его любовницей. Другие не столь уверены на этот счет. Сидя в своей камере в ожидании суда, Дантон утверждал, будто бы Робеспьер был девственником, у которого не было яиц. На самом деле сексуальная идентичность Робеспьера – это закрытая книга, хотя его враги возмущены тем, что он так непредсказуемо привлекателен для женщин. В публичных галереях Конвента и в Якобинском клубе сильные женщины с обожанием ловят каждое его слово и аплодируют каждому его заявлению. Робеспьер не обращает внимания – или делает вид, что не обращает, – на таких «идолопоклонниц». Они – цена славы. Робеспьер стал знаменитостью[320].

Некоторое время Робеспьеру нравилось пользоваться этим статусом. Дело не только в том, что его строящаяся на следовании принципам политика и упорная защита того, что он считает делом народа, снискали ему славу, восхищение и даже почитание среди широкого круга парижан. И дело не только в том, что его узнают на улице, как это нередко бывает (по крайней мере, в политическом пузыре вокруг комплекса Тюильри). Дело в том, что люди, которых он никогда не встречал, чувствуют, что находятся с ним в близких и нежных отношениях. Он знаменит – и любим за то, что знаменит. Так это работает. Огюстен с мрачным изумлением рассказывает своему брату, как во время миссии на юго-востоке Франции он встретил «тысячи интриганов, которые с упоением повторяют ваше имя и утверждают, что находятся с вами в близких отношениях»[321]. Максимилиан получает письма от поклонников целыми мешками. Предприимчивые художники продают гравюры и настольные бюсты великого человека и медальоны с его изображением[322]. Люди повсеместно и с поклонением восхваляют его добродетели. После покушений Рено и Ладмираля в Конвент хлынул не иссякающий до сих пор поток писем от провинциальных патриотов[323], восхваляющих его храбрость. Пылкие революционеры меняют свое имя на Робеспьер – как монмартрский санкюлот Шарль-Франсуа Ле Жантиль, который теперь представляется как Робеспьер Ле Жантиль. Младенцев называют Максимилиан или даже Максимилиана. Робеспьера просят стать крестным отцом. Женщины предлагают ему руку и сердце. А еще люди называют в его честь своих питомцев (по крайней мере, так поступают тюремные надзиратели: сторожевые собаки Робеспьеры следят за тем, чтобы ни один контрреволюционер не ускользнул из их пасти).

Дюпле тоже вносят свою лепту в прославление «Доброго друга» Максимилиана, и Элеонора – верховная жрица этого культа. Если спальня Робеспьера выглядит спартанской по своей обстановке, то его маленький кабинет на первом этаже и гостиные, где собирается семья, украшены рисунками, гравюрами, разноцветными бюстами, безделушками и разной околоробеспьеровской тематической сувенирной продукцией. Дюпле также стремятся защитить его от различных эксцессов и других опасностей, которые таит в себе слава. Ибо Робеспьер, как многие знаменитости, получает не только письма от поклонников, но и угрозы убийства.

Тигр, покрытый чистейшей французской кровью[324], палач своей страны. Эта рука, которая с ужасом сжимает твою, пронзит твое нечеловеческое сердце… Каждый день я с тобой; Я вижу тебя каждый день; в любой момент моя воздетая рука может найти твою грудь!

Угроз такого рода – не сосчитать, но женщины из дома Дюпле образуют собой барьер, защищающий Робеспьера от внешнего мира. Потенциальные убийцы могут явиться по его душу. Поэтому женщины патрулируют двор семейства Дюпле, пристально приглядываясь к посетителям, многих из которых они прогоняют. Именно они перехватили Сесиль Рено, когда та 23 мая явилась к Робеспьеру со спрятанными перочинными ножами. Женщины сразу почуяли неладное и подозвали находящихся поблизости мужчин, чтобы те отвезли ее в штаб-квартиру КОБ. Есть и другие, более свежие подозрительные случаи[325].

Действительно ли Робеспьер подвергается такому серьезному риску, как полагают столь яростно опекающие его дамы из семейства Дюпле? Не преувеличивает ли он угрозы своей персоне? После встреч с ним в конце 1793 года актриса и политический радикал Клэр Лакомб (в настоящее время она находится в тюрьме в статусе политического подозреваемого) заявила, что он выглядел трусом и «в его лице читался страх»[326]. Более того, после этой встречи Робеспьер искренне уверился в том, что премьер-министр Уильям Питт и британское правительство не чураются использовать убийства французских республиканских лидеров и, в рамках этой военной стратегии, он – номер один в их списке будущих жертв. «Робеспьеру снятся заговорщики», – говорит общественный обвинитель Фукье-Тенвиль одному из своих друзей. Ночные кошмары не оставляют его и днем и проникают в его повседневную жизнь. Да, ему в значительной степени удается справляться с напряжением и стрессом. Он больше не ощущает, как это было ранее в этом году, что его дух сломлен. И все же страхи так легко не выкорчуешь, поэтому он с радостью принимает опеку и защиту от внешнего мира, которую ему дают заботливые Дюпле.

Кроме того, с некоторых пор новые коллеги Дюпле и поклонники Робеспьера в Якобинском клубе выстраивают вокруг него дополнительную линию обороны[327], сопровождая его на улице, вооруженные деревянными дубинками. Трое мужчин, которые предложили основную помощь в доставке Сесиль Рено в КОБ в день покушения, были не праздными наблюдателями, а тремя видными членами этой группы защитников: Жан-Батист Дидье, Шарль-Луи Шатле (или Дюшатле) и Серве-Бодуан Буланже. Дидье – слесарь-подмастерье из Шуази под Парижем и друг семьи мадам Дюпле, которая родом из той же деревни. Когда Дидье перебрался в Париж в 1794 году, говорили, что он поселился в квартире Робеспьера, хотя затем он переехал в переоборудованные здания бывшего монастыря Консепсьон на улице Сент-Оноре, дом 355, прямо за углом от дома Дюпле. Шатле – как и Дидье с Дюпле, присяжный Революционного трибунала, до революции был довольно успешным художником-пейзажистом и работал над знаменитой «деревушкой» Марии-Антуанетты в Версале. Буланже изначально был учеником ювелира в районе Сент-Эсташ, но после 1789 года стал высокопоставленным деятелем в армии. Благодаря связям с санкюлотами и службе в Национальной гвардии своей секции Хлебного рынка, он выдвинулся на ключевую роль в armée révolutionnaire. По неясным причинам Робеспьер предложил ему свое покровительство, и весной 1794 года в генеральском звании его прикомандировали флигель-адъютантом к командующему парижской НГ Анрио. Это позволяет ему играть роль одного из главных приспешников Робеспьера.

Другие члены этой группы телохранителей[328] отлично проявили себя в парижском народном движении, многие из них – в секции Пик, где живет Робеспьер. Среди них Франсуа-Пьер Гарнье Делоне, профессиональный юрист и активный якобинец, ставший судьей Революционного трибунала; Леопольд Реноден, лютнист по профессии; и ювелир Пьер-Франсуа Жирар. Самый выдающийся из них – печатник Шарль-Леопольд Николя, который защищал Робеспьера еще во времена Учредительного собрания. Пылкий якобинец, Николя использовал свои политические связи, чтобы нажить приличное состояние. Он получил полномочия на публикацию внутренней газеты Клуба, Journal de la Montagne, а также актов Революционного трибунала (в котором он является присяжным) и других заказов на общую сумму более 100 000 ливров. Фактически именно его компания напечатала официальную программу зарплатного максимума от 5 термидора, которая так разозлила парижских рабочих. Это напоминание о том, что в лояльной группе парижан, составляющих окружение Робеспьера и наиболее близких к тому самому «народу», который он боготворит, больше разного рода начальников, чем настоящих рабочих.

Такие люди пользуются популярностью Робеспьера и могут извлекать из нее экономическую выгоду (как хорошо известно Дюпле и Николя)[329], а также набирать себе политические очки. Другим, вероятно, нравится та слава, пусть и за чужой счет, которую он им дает. Но встречается в их мотивах и альтруизм. Жирар, например, открыто признается, что не получает особого удовольствия от своей роли: Робеспьер относится ко многим из своего окружения высокомерно, как будто их и нет. Единственный раз, когда Робеспьер заговорил с ним, – это когда ему потребовалось узнать, который час. Неважно: Жирар рассматривает такую защиту как патриотический долг, возникший в связи с нынешней волной контрреволюционных покушений.

Очень трудно оценить, насколько в действительности реальны угрозы, которые получает Робеспьер. Есть некоторые подозрения, что по крайней мере отчасти в том, что Дюпле и их окружение так реагируют на неочевидные