Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

опасности, виноват сам их постоялец со своей риторикой самоотвержения и постоянными разговорами о грядущей смерти. Столкновение с его сестрой Шарлоттой стоило им всем немалого количества нервов. Атмосфера стресса буквально наполняет весь дом, и Филипп Леба – тоже не исключение. Его новая жена недавно не на шутку перепугалась, встретив на Марсовом поле группу депутатов, в том числе Бурдона, которые угрожали собственными руками убить «Доброго друга» Робеспьера. Несколько дней назад, когда они гуляли в саду Марбёф, муж вдруг повернулся к ней и выпалил:

– Если бы это не было преступлением, я бы разбил тебе голову[330] и покончил с собой. По крайней мере, мы бы умерли вместе. Но нет! На кого мы оставим нашего несчастного ребенка?

Далеко не факт, что сам Робеспьер осознает это, однако сопутствующее ему повсеместное напряжение в этот непростой политический момент оказывает угнетающее воздействие на семейство Дюпле и его ближайший круг.

Однако на данный момент Робеспьер жив и здоров и пребывает в своем маленьком уголке. Один из членов группы телохранителей прибудет позже утром, после того как Робеспьер позавтракает, – сопроводить его до Конвента в этот важный день. Он садится за работу до того, как вся семья проснется, и до того, как работники Дюпле войдут во двор, чтобы приступить к своим повседневным делам. Никто и вообразить его не мог сидящим сложа руки, погруженным в праздные мечтания или барабанящим по столу пальцами. Раз он встал, значит, уже с головой ушел в дела, а сегодня ему нужно подготовить речь для выступления в Конвенте.

Благодаря рутинным делам Робеспьер в состоянии справиться с тем давлением, которое постоянно испытывает. Несмотря на вчерашний мученический тон, он едва ли смог бы произнести пару двухчасовых речей за день, если бы обессилел от тоски, усталости или морального истощения. Он должен осознавать, что ему придется проявить достаточно сноровки, потому что вчерашняя речь насторожила его противников-монтаньяров. Первым в повестке дня запланирован плановый доклад Сен-Жюста, но Робеспьер выступит сразу за ним. Он не представляет, что именно скажет Сен-Жюст, поскольку молодой человек заканчивал готовить свою речь в канцелярии КОС. Но между ними нет разногласий: наверняка Сен-Жюст будет придерживаться линии, намеченной Робеспьером вчера в Конвенте. Оба, стремясь изолировать коррумпированных людей во власти, будут искать поддержки среди центристов.

Это неплохой момент, чтобы прислушаться к тому, о чем пишут газеты, и узнать мнение парижан. Вчерашние вечерние газеты не обошли молчанием выступление Робеспьера. Messager du soir («Вечерний вестник»)[331] сообщает:

Робеспьер выступил одним из первых и разоблачил заговор, о котором говорил на недавних собраниях якобинцев. Его речь настолько важна, что то немногое количество печатных полос, которым располагает наше издание, не может дать хотя бы приблизительное представление о ней или о последующем обсуждении.

Подобная лаконичность удручает. По крайней мере, может утешать себя Робеспьер, они не искажают его слова – манера многих журналистов в последнее время, и он знает, что известия о его вчерашнем триумфе в Якобинском клубе пришли слишком поздно, чтобы попасть в утренние газеты. Однако через день-другой пресса позаботится о том, чтобы его речь, на публикацию которой Конвент не дал добро, дошла до простого народа. Он мирится с такой задержкой во времени, поскольку не ждет сиюминутных результатов или быстрого решения. Он думает о том окне возможностей, которое, если повезет, откроется для него сегодня. Для того чтобы мобилизовать народ на какие-то действия, требуется время, и в этом процессе без печати и публичных выступлений никуда.

Чтение газет было для Робеспьера одним из способов оставаться в курсе политической повестки, пока он отсутствовал в КОС и в Конвенте. Он также c регулярностью педанта посещает Якобинский клуб и находит время, чтобы просмотреть правительственные бумаги, которые приносят к нему прямо домой. Сен-Жюст в установленное время является с документами из канцелярий КОС[332]. Похоже, больше всего за последние шесть недель пребывания в доме 366 на улице Сент-Оноре его занимали дела полицейского управления КОС. Симон Дюпле, или «Дюпле Жамб-де-Буа», теперь состоит в статусе должностного лица в этом органе, что также позволяет Робеспьеру оставаться в курсе всех дел.

Полицейское бюро КОС было создано в конце апреля Законом 27 жерминаля, который протолкнул в Конвенте именно Сен-Жюст. Оно находится в подчинении всего КОС, но в течение тех трех месяцев, что оно существует, им в действительности управляла – либо поодиночке, либо коллективно – лишь небольшая группа членов комитета, состоящая из Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона. Робеспьер монополизировал контроль над бюро до начала июня, пока Сен-Жюст был в командировке на Северном фронте, и они с Кутоном продолжают исполнять свои функции после возвращения Сен-Жюста.

Устройство Бюро напоминает двустороннюю модель управления, которую Карно использует в КОС для надзора за армией, а Ленде – для снабжения продовольствием. Как и в этих случаях, других членов КОС обычно вызывают только тогда, когда требуется их подпись, и никогда – для обсуждения или консультации. Однако, в отличие от других сфер, требующих особой ответственности, полицейское бюро имеет полномочия, которые во многих аспектах дублируют задачи КОБ, ответственного за национальную полицию и безопасность. Первоначально перед бюро стояла задача наблюдать только за заблудшими государственными чиновниками, теперь же оно занимается всеми полицейскими делами. И, как следствие, оно разрастается в размерах. В настоящее время офисный персонал[333], работающий под руководством Огюстена Лежена, который гордится своей дружбой с Сен-Жюстом, насчитывает около 50 человек.

Большинство членов КОБ видят в бюро конкурирующую структуру, злятся и делятся своими негативными чувствами с единомышленниками из КОС. Склонность Робеспьера держать свои карты при себе лишь усугубляет проблему. В то время как Сен-Жюст не исключает сотрудничества с КОБ[334], Робеспьер систематически отказывается от совместной работы с ними. На самом деле он, похоже, стремится к расширению автономии, налаживая связи с другими более покладистыми органами. Одним из таких является так называемая Комиссия Музея, Народная комиссия вроде тех, в чью поддержку он и Сен-Жюст выступали в ходе переговоров о перемирии 22–23 июля. Другой – могущественная Комиссия гражданской администрации, тюрем и трибуналов, созданная в апреле после упразднения министерств. Возглавляет эту комиссию Мартиаль Эрман, горячий поклонник Робеспьера. Другой последователь Робеспьера, национальный агент Коммуны Пайян, также тесно координирует свои действия с полицейским управлением по вопросам безопасности. Бюро, по-видимому, обладает монополией на услуги полицейских шпионов, таких как Русвиль и Герен, формально подотчетных всему КОС, но подчиняющихся, насколько известно, главным образом Робеспьеру и Сен-Жюсту. Недавно Робеспьер поставил жандарма у входа в кабинеты бюро[335], которые расположены на втором этаже дворца Тюильри, прямо над главными канцеляриями КОС. Расшифровать это сообщение, адресованное всем, в том числе его коллегам из правительства, несложно: держитесь подальше.

Несмотря на внутренние разногласия, КОС всегда придерживался духа коллективной ответственности. А вот полицейское управление реагирует на вызовы быстро и не утруждает себя следованием этому подходу, Робеспьер же соблюдает свои собственные правила, порождая подозрения, непонимание и конфликты. Его критики опасаются, что он создает бюро как параллельный полицейский орган и свою частную вотчину, на которую можно опереться, когда он соберется в поход за единоличной властью. Робеспьер закрывает секционные комитеты в Париже[336], которые он подозревает в растрате (и где высказывается критика в его адрес), и в результате КОБ отменяет его решения. Институциональная неэффективность правительства идет рука об руку с междоусобной враждой. В своем вчерашнем выступлении в Конвенте Робеспьер изо всех сил старался подчеркнуть, что он практически не вмешивается в дела полицейского бюро. Тем не менее, заметно занижая степень своей вовлеченности в полицейские дела[337], он лишь усилил подозрения в свой адрес. Самым поразительным продуктом этих противоречий стало дело безумной пророчицы и почитательницы Робеспьера Катрин Тео[338]. Вместо того чтобы тихо перетерпеть возможные насмешки, которые обрушатся на него, если она предстанет перед судом, Робеспьер взялся действовать в одностороннем порядке, поручив общественному обвинителю Фукье-Тенвилю прекратить дело. Оскорбленный этой пощечиной, член КОБ Вадье, который был