В лесах Прионежья - Ефим Григорьевич Твердов

взял с собой мерзлой рыбы и с ней вышел на просеку. Подойдя к месту стежки лисы, я в середину между двух клепей рассыпал рыбицу. Рыба — это самый великий соблазн для лисицы.

Сделав все, как положено, с большой сторожкой, я ушел обратно в деревню. Рано утром вновь вышел на просеку. Было еще темно, когда я появился на тропе И то, что я увидел, встревожило меня. Рыба была съедена, вокруг снег примят, а лисицы не было. Присмотревшись внимательней, я обнаружил на снеговом покрове дорожку. Эта дорожка привела меня в густой можжевельник. В нем под кустом я нашел проказницу. Она была мертва.

ЕСТЬ ТАКАЯ ПТИЦА — КОЗОДОЙ

— Гришка! — кричала женщина, одетая в цветное поношенное платье, вслед удаляющемуся козьему стаду. За стадом шагал подросток-пастух. На нем было простенькое матерчатое пальтишко, серое в клеточку, голубенькая панамка. Подросток был босиком. Часто понукая коз, он не оборачивался на окрик и не обращал ни малейшего внимания на то, что ему кричала женщина, а она все бежала за ним и часто-часто говорила, будто пела:

— Ты, паренек, поглядывай за стадом да козодоя, гляди-кась, не пускай к нему, а то опять он, проклятущий, всех коз выдоит.

Мальчик пожал плечами, закусил губу, промолчал, и только его длинный кнут взвизгнул, описывая дугу выше козьих голов.

— Гришка! Оглох, что ли? Возьми вот рогатку да при надобности стреканешь в козодоя. Гляди-кась, только в мою козу не угоди, она стельная и на той поре, что котиться. Слышь, паренек?

— Слышу, — отозвался Гриша и махнул кнутовищем хлыста, показывая обратную дорогу. — Не допущу.

Козьего пастуха Гришку я нашел в полдень у крутого ручейка, что серебряной проволокой опоясывает небольшой сосновый борок. Козы паслись у подножия борка, некоторые отдыхали, не переставая и во сне жевать. Я подошел к Гришке, тихо уселся рядом с ним. Он услыхал, погрозил мне рукой, прошептал:

— Тише. Гляди, как птица букашек ловит.

Все внимание мальчика было направлено к речному изгибу. Там и я заметил, как, искусно маневрируя, летала птица. То она кувыркалась в воздухе, переворачиваясь через крыло, то делала неповторимую мертвую петлю, то ныряла в воздухе, как самый хороший пловец, а потом уже переходила на зигзаги и восьмерки, сопровождаемые летной бочкой. Потом, как я заметил, она остановилась в воздухе и, точно на парашюте, шумя крылышками, стала спускаться к земле.

Мальчик-пастух был весь поглощен такой искусной игрой неизвестной ему птицы. У нее большой рот, маленький клюв, по краям рта торчат ряды длинных щетинок. И по всему птичьему полету, и по тому, как птица искусно ловила насекомых, я узнал в ней козодоя, того самого козодоя, о котором у нас в Прионежье говорят, что он коз выдаивает.

Так, наслаждаясь полетом птицы, мы долго сидели молча, и только тогда, когда козодой улетел, мальчик спросил:

— Как тую птичку зовут?

— Козодоем, — ответил я.

— Козодоем? — мальчик в удивлении раскрыл рот. — Козодой. Ох, боже ж ты мой, а я-то, дурак, думал, что бабы наши правду говорят.

— А чего они говорят? — спросил я.

— Да будто бы козодой коз доит.

— Ну, а что ж ты им сейчас ответишь?

Мальчик бросил рогатку в овражек подле речки, почесал в затылке и не без удовольствия ответил:

— А скажу им то, что козодоя видел сам. Козодой не коз доит, а насекомых ловит.

МУРАВЕЙНИК

В начале октября мне довелось погулять в Варваркинских лесах, что простираются от берега Онежского озера до Пудожских пойм. Шел я не тореными дорожками, а по приметинам, оставленным моим отцом. От сучка, воткнутого в замшелый пень и наклоненного в сторону Огненного бора до махонького затеска на облезлой ольшине, а от нее по кольцам скрученной солнцем березовой бахтармы до великана муравейника. Дорога была не гладкая, но сухая. Со мной на пару шел охотник Никола Зародов, тот Зародов, который везде рассказывал, что кто мшонной каши не едал, тот леса не видал. Он не любил сидеть у костра, так как был уверен, что у костра добычи не высидишь. Парень был на ногу хлесток, не уставал, во всем понаровный и любознательный. Частенько он донимал меня спросами о том, почему поют птицы и кто их учитель, где гнездятся журавли и тому прочее.

— Ну как, Никола, еще не устали ноги? — спрашиваю я, когда мы перешагнули еловую чащу и уперлись в березник.

— Да нет, еще не устал, — отвечает он и старается шагать в лад с моими ногами.

Я замечаю, что он начинает путаться шагом, говорю:

— Вот, мил человек, как дойдем до спада, перешагнем Черный ручей с Мозолистой пяткой, тут сразу и покажется Дырявая обутка Залединской гари, а там много глухарят гнездится. Вот где поохотимся.

Обойдя большой падун непролазной еловой чащи, мы увидели речку Слауту. Остановились. Огляделись и под тощую елочку на мшанину сели на перекур.

Завертывая цигарку, Зародов спросил меня:

— А где же тут Мозолистая пятка с Дырявой обуткой?

Я посмотрел прямо перед собой в крутой распад и, протягивая руку, проговорил:

— Вот она, эта пятка, а за ней будет Дырявая обутка. Ты не смейся. Такие уж у нас тут обиходные названия стариками подобраны. Есть еще похлестче, да об них умолчу.

В это время Зародов круто схватил ружье, но я взял за цевье его ружье, положил подле себя, шепнул:

— Тоже вижу, что медведь прогуляться идет.

Медведь шел медленно, направляясь к ручью. Медведь был не велик, видно прибыльной. Шел спокойно и все время принюхивался к воздуху, не пахнет ли поживкой. Зародов толкнул меня в локоть рукой:

— Стреляй. Твоя удача.

Но я повертел головой, улыбаясь ответил:

— Удачи не будет. Стрелять не будем.

— Оба? — с удивлением спросил Зародов.

— Оба не будем.

— Почему? — встревожился Зародов.

— Нет лицензии.

Когда медведь вошел в речку и скрылся за густотой черемуховой поросли, Зародов, все еще смущенный, заговорил:

— Ну и терпение же у тебя, охотничек. На весь мир хватит. — Потом покачал головой и с упреком добавил: — Видеть зверя и не выстрелить! Как же так?

Я пожал плечами, улыбнулся.

— Бывает и так, — ответил я Зародову. — Хочешь стрелять, да совесть не велит. Здесь по всему ручью, да и дальше к Огненному бору, заповедник. Стрелять здесь не полагается. — Потом пояснил ему: — Медведь этот — муравейник. Такой зверь может днями разгуливать в коровьем стаде, а его не тронет. Любит он ковыряться в муравейниках, лакомиться около пней замшелых, там червячков разных ищет. Бывает, за ночь так исполосует кочки на пожнях, что