Дикая природа - Эбби Джини

в чистейший металл. Две девочки, оставаясь ночевать вместе, допоздна не ложатся спать: красят друг другу ногти, примеряют одежду друг друга, рассуждают о привидениях, делятся секретами, обмениваются символами вечной привязанности, часами шепчутся в темноте.

Однако я редко чувствовала себя одинокой. Мои одноклассницы в целом относились ко мне дружелюбно, но их проблемы мне всегда казались надуманными. Чтобы плакать из-за плохой оценки или из-за того, что тебя на неделю посадили под домашний арест… У меня никогда не получалось должным образом отреагировать на кульминационный момент подобных историй, я всегда ждала какого-то продолжения. У меня самой было совершенно другое детство – во многих отношениях. Девятилетний ребенок не способен эти отличия выразить словами. У моих школьных друзей были родители, дома со дворами, свои комнаты или хотя бы собственные кровати. Пусть они не слыли богатыми, но все равно имели достаточно – достаточно еды на столе, достаточно денег на оплату счетов, достаточно свободного времени, чтобы успеть заскучать, достаточно любви родных, от которой они порой задыхались. Кто-то жаловался, что мама или папа каждый вечер помогают им с домашним заданием. Кто-то бурчал на старшую сестру, потому что та поступила в колледж и стала зазнаваться. Они не понимали, что на самом деле их проблемы – это счастье.

Я оглядела себя: мальчиковая поза, удлиненные шорты, грязные ноги, голая по пояс. Я уже не стеснялась ходить без рубашки даже на людях. Так было легче переносить жару. Да собственно, никто и не обращал внимания на мое полуголое тело, даже когда мы с Такером мыли головы и подмышки у колонки за автозаправкой.

Я спрыгнула с пикапа. Картонная коробка с патронами лежала рядом с пачкой денег в бардачке. Пошарив под водительским креслом, я вытащила пистолет и зарядила его, как учил меня Такер. Оружие было увесистое и теплое, согретое утренним солнцем. Не безжизненное и равнодушное, как большинство предметов. В нем содержался скрытый потенциал яйца с непроклюнувшимся птенцом: вроде и не совсем живое, но заряженное мощью и возможностями.

В качестве мишени я выбрала дупло одного из стоявших поблизости деревьев. Такер показывал, как нужно стрелять: взять рукоятку обеими руками, расставить ноги для устойчивости, на мгновение затаить дыхание и спустить курок, давя на него пальцем мягко, а не резко.

Отдача и грохот были ужасающими. В ушах звенело, пальцы болели, но на этот раз я не вздрогнула и не отшатнулась.

Спокойно опустила пистолет и дождалась, когда минет волна дезориентации.

Сегодня выстрел был более меткий. Я подошла к дереву, проверяя свою работу. В дупло я, конечно, не попала, но пуля врезалась в намеченное дерево, а это уж был прогресс. Расщепленная кора, сочащаяся живица. Свежий красноватый шрам.

Часом позже мы ехали по пустынной дороге. Внезапно брат с шипением втянул в себя воздух. По левую сторону от нас прерию оглашал стрекот сверчков. Справа сияли на солнце дубы. Они тянулись в ряд, а значит, были посажены человеком – в качестве заслона от ветра, – но было очевидно, что за ними давно никто не ухаживал. Многие страдали от жажды: вместо зеленой листвы торчали сухие голые сучья. На облысевшей пепельной макушке одного из деревьев восседал ястреб.

За дубами находился пастбищный загон, где безмятежно паслись лошади. Их было четыре или пять, все почти сливались с золотистой травой. Шерсть у всех была цвета мокко, а гривы – белые и пенистые, как взбитые сливки. Внешне все были похожи – скошенные уши, длинные морды, длинные тонкие конечности, – из чего я сделала вывод, что они связаны родством.

Такер остановил пикап прямо посреди дороги и, широко улыбаясь, выбрался из машины. Заезжать на обочину не было надобности: за все утро мы не видели другого транспорта, кроме нашего.

Брат нырнул в деревья, и я последовала за ним. Он шагал быстро, и мне, чтобы не отставать, приходилась бежать вприпрыжку. Пока мы продирались через кустарники, ястреб взмыл ввысь. На залитую солнцем траву упала его тень.

Лошади, услышав шум, подняли головы и посмотрели в нашу сторону. Я удивилась: кому они принадлежат? Рядом не было ни дома, ни амбара. Где-то далеко я с трудом различила силосную башню – пятно размером с почтовую марку на фоне горизонта, – и это был единственный намек на цивилизацию.

Лошади стали перемещаться в нашу сторону. Самый крупный конь, жеребец, сделав несколько шагов, останавливался и щипал траву. Две кобылы плелись за ним, хвостами отмахиваясь от мух. Два жеребенка, робкие и пугливые, следовали за взрослыми на некотором удалении. Мы с Такером помогли друг другу перелезть через ограждение, по очереди приподнимая вверх нижний ярус колючей проволоки, чтобы можно было проползти в расширившуюся брешь.

У меня возникло ощущение дежавю. Мы с братом уже предпринимали нечто подобное, только в другое время суток: ночная прогулка, черные лошади за ограждением на чернильном поле. Сейчас картина была радикально противоположная: жаркое утро, выгоревшая на солнце трава, и мы подлезали под ограждение, чтобы поприветствовать лошадей светлой масти. Первым к нам приблизился жеребец. Такер, чтобы задобрить его, протянул на ладони пучок травы. Он не разучился околдовывать животных. Через несколько минут уже все пять лошадей, взяв его в кольцо, фыркали ему в плечи, нетерпеливо били копытами в ожидании прикосновения, сотрясались мелкой дрожью под его ладонями.

– Открой ворота, – велел брат. – Вон там.

Он показал в направлении сверкающих металлических ворот у дороги.

У меня гулко забилось сердце.

– Думаешь, надо?

– Еще как! – воскликнул он.

Я побежала к воротам по высокой траве. По пути миновала наш пикап. За мои ноги цеплялись сорняки. Потревоженные сверчки стаями взлетали в воздух. Я отерла с шеи пот.

Запором служила длинная цепь, накинутая на столбик. Замок отсутствовал. Обжигая ладони о нагревшийся металл, я открыла скрипучие ворота.

Лошади стройной колонной шествовали за моим братом, словно знали его всю жизнь. Такер от счастья даже улыбаться не мог. Выражение лица у него было торжественное, как у молящегося. Он шел, широко раскинув руки, и ладонями ловил солнечный свет.

Следом за ним лошади одна за другой покинули загон, взмахами молочных хвостов отгоняя от себя мух. С близи я увидела, что шерсть у них тусклая и облезлая, а сами они тощие, у всех ребра наружу. Жеребята, проходя мимо меня, занервничали – тихо заржали, мотая головами. Но как только все оказались на дороге, их внимание пленила тень. Для лошадей это было внове. Они охлаждались под деревьями, покрываясь пятнистыми узорами от лучей солнца, сочившихся сквозь листву. Жеребята затанцевали. Кобылы наблюдали за ними,