Дикая природа - Эбби Джини

Каждому автомобилю я давала имя – Болван, Грязнуля, Вонючка, – хоть Такер и предупредил, что ни одна из этих машин нам не принадлежит. Пересаживаясь на очередной автомобиль, прежний мы бросали, как змея – кожу. От Болвана избавились через неделю. Такер припарковал его за круглосуточным магазинчиком в маленьком городке, где уличное освещение обеспечивала всего одна мигающая лампочка на фонарном столбе. Грязнулю оставили у полуразрушенной фермы. Я не знала, где Такер научился заводить машину без ключа зажигания – в папином гараже или после того, как сбежал от нас. Брат объяснил, что нам необходимо регулярно и часто менять транспорт. Не хотел, чтобы мы подолгу были привязаны к какому-то одному автомобилю.

Стоял июль, и мы были постоянно в пути. У Такера имелся план, но меня он в него пока не посвящал. Мы внесем свой вклад, говорил он. Мы изменим мир. Иногда он вытаскивал из рюкзака карту и раскладывал ее на капоте. Обливаясь потом, стоял в бейсболке под палящим солнцем и внимательно смотрел на карту, словно в ней содержалось некое пророчество. Я топталась рядом, пытаясь понять, что он видит в паутине цветных линий и символов на бумаге, измятой из-за того, что ее неправильно складывали. Такер обвел в круг какой-то город к западу от нас: Амарилло (штат Техас).

Но я не замечала, чтобы он очень уж торопился туда. У нас находилось время и на то, чтобы отклониться от намеченного маршрута и поблуждать. Мы держались дорог местного значения. Такер сказал, что на шоссе нам лучше не соваться. Там понатыканы камеры слежения, радары для контроля скорости, и вообще слишком много свидетелей. Поэтому мы ехали по грунтовкам через кукурузные поля. О дно машины ударялась галька, рессоры стонали на рытвинах. Воздух был сухой и горячий. Жуки плющились, разбиваясь о лобовое стекло, когда мы буксовали на вязких глинистых проселках.

А я просто радовалась, что мы покинули бункер. Мне было все равно, куда мы едем. Главное, мы были на воздухе, не под землей. Все стекла в машине были опущены. Включив радио на полную громкость, мы во все горло орали песни. Ни в одной из угнанных нами машин не работал кондиционер, но я не жаловалась. За золотистой ширью сжатых полей открывалась бесконечная даль. Каждое утро солнце появлялось в зеркале заднего вида и вечером исчезало за лобовым стеклом. Шелковистое голубое небо было пришпилено к горизонту, висело, словно блузка на бельевой веревке. Пшеница переливалась на свету. Стрекозы барахтались в завихрениях воздуха, взбудораженного нашим автомобилем. Грифы кружили в вышине, парили в воздушных потоках, расправив неподвижные крылья.

Раны Такера еще не зажили. Машину он вел одной – здоровой – рукой; больную держал на коленях. История его страданий отпечаталась на его теле, как абзацы текста в книге. Шрамы рассказывали все, что с ним произошло: осколок, врезавшийся в мышцу; оторванный палец; глянцевые полосы на месте ожогов.

Однако настроение у брата было отличное. Он получал удовольствие от нашего автопутешествия. Смеялся над моими шутками. Предлагал мне порулить, но на педали нажимал сам. Расспрашивал про мою жизнь. К такому вниманию я не привыкла. Дома Дарлин и Джейн всегда были усталыми, подавленными или торчали в своих телефонах. Дома я обычно была предоставлена самой себе. Но Такер относился ко мне по-другому. Проявлял пристальный интерес; мне казалось, будто на меня направлен луч прожектора, и в его теплом сиянии я невольно преисполнялась собственной значимости.

Теперь наш путь пролегал по гористой местности. Нечто новое для меня. Мерси был плоский город на плоской равнине – монета на ровной поверхности стола. Мне нравилось, как у меня ухало в животе, когда мы устремлялись по дороге, которая, перевалив через вершину, резко уходила вниз, в долину. Мне нравились тенистые впадины – прохладные сумрачные ущелья между отвесными скалами, куда не проникало солнце, – составлявшие здешний рельеф. Колеся по холмам Оклахомского выступа, я получила новые впечатления о процессе движения. Когда мы ехали по равнине, даже если мчались со скоростью 60 миль в час, у меня часто возникала иллюзия, будто мы стоим на месте. Все заметные объекты местности находились слишком далеко, и оттого казалось, что они всегда находятся на одном и том же расстоянии от нас. Амбары, купы деревьев на горизонте, силосные башни всегда оставались на одном месте, неподвижные и далекие, словно звезды. Только когда мы достигли холмов, я осознала, что мы куда-то едем. Вверх по одному склону, вниз – по другому. Держа курс на запад.

Порой я смотрела в боковое зеркало и не узнавала себя. Без длинных волос, обрамлявших мое лицо, оно выглядело совсем иначе – каким-то обнаженным, немного беззащитным, более юным, чем раньше. Теперь были видны мои уши. И строение черепа. Стриженая овца. Весеннее поле, только-только начинавшее зацветать.

Такер тоже пожертвовал своей волнистой шевелюрой. Обчекрыжив меня, он срезал свой собственный конский хвостик, а потом вручил ножницы мне. Теперь внешнее сходство между нами было более заметно: брови домиком, изящные уши, кривые улыбки. Все это входило в план Такера. Полиция искала взрослого мужчину (с конским хвостиком) и его младшую сестренку (с длинными темными волосами), поэтому мы изменили внешность, подобно шпионам в стане врага.

Теперь я была мальчиком.

На людях Такер звал меня Кори. Это имя было почти как мое настоящее, и я на него откликалась машинально. Брат не позволял мне надевать ободок всех цветов радуги и носки с китами. Мои яркие девчачьи вьетнамки и подаренный Дарлин медальон в форме сердечка лежали на дне рюкзака. Я ходила в джинсовых шортах и майках, в полукомбинезоне, иногда даже не поддевая под него рубашку, так что из-под лямок выглядывали соски. (Мальчикового нижнего белья у меня, естественно, не было, и я носила свои трусики – красные, цветастые, в горошек. Хоть какое-то утешение. Сокровенный талисман моей прежней индивидуальности.) Такер сказал, что я еще ребенок и на моем лице нечетко выражены гендерные признаки. Я подолгу смотрелась в боковое зеркало того автомобиля, на котором мы ехали, – пыталась понять, так ли это. Внимательно разглядывала свои ясные карие глаза, широкий лоб, выступ подбородка. Училась ходить, как мальчишка. Училась сплевывать. Училась сидеть в машине, как Такер: локоть небрежно лежит на открытом окне, ноги расставлены, подбородок поднят.

Когда мы останавливались, чтобы купить продукты питания или заправить машину, он был крайне осторожен. Никогда сразу не заходил в магазин или в аптеку, а прежде проверял, нет ли поблизости камер видеонаблюдения или полицейских автомобилей. Делая покупки, всегда низко