Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

В предисловии говорится, что «иный весь век свой трудится, дабы малую якую часть мудрости постигнул; но тебе – с именем дана есть мудрость Духом Святым, ибо имя твое ничто иное не знаменует, точию мудрость»; что еще в царствование своего отца Алексея царевна прославилась во всем государстве, иные говорили о ней, что будет мудра паче всех мудрых, иные – что своею мудростью на весь свет расширит Российское государство, иные говорили, что она возвысит славу христианскую, покорит «гордость поганскую». И правду все говорили, прибавляет сочинитель, обращаясь к царевне: ты не только их мысли исполнила, но и еще больше прославилась; и если б кто древнего века начал чуда славить, первое бы явилось ему чудо – твоя мудрость, и т. д.

Книжка издана в Чернигове в 1688 г.; особый портрет печатан в Москве. Все это были затеи второго друга царевны, Шакловитого, конечно при ее одобрении. Медведев в надписи к портрету равняет ее Семирамиде, Елисавете Британской, Пульхерии.

В 1687г. Шакловитый передал Виниусу назнаменованный (нарисованный) лист, на котором царевна была изображена во всем царском чине: с царским венцом на голове, со скипетром и державою в руках, в порфире. Портрет помещен в овальной раме, вокруг которой размещены символические изображения «Даров Духа Святого». Полный царский титул для царя-царевны и подписи к Дарам были написаны на латинском языке. Из строк титула и составилась самая рамка, где титул начинался словами: Sophia Alexiovna dei Gratia Avgustissima… Внизу под рамкой портрета на латинском же языке написаны похвальные вирши. Шакловитый приказал Виниусу по повелению от царевны отослать лист за границу, дабы он был награвирован для того, «чтоб ей, великой государыне, слава и за морем была, в иных государствах». Виниус отослал лист для напечатания в Голанскую землю, в Амстердам, к бурмистру Николаю Витцыну, который поручил печатание граверу Блотелингу. Изготовленная гравюра в количестве близко ста оттисков была доставлена в Москву, и Виниус, не раскрывая заморской печати, отдал посылку Шакловитому, который раздавал лист всяких чинов людям не втай. Такой же лист с изображением портрета вместо рамки в Орле с писанием на русском языке Шакловитый печатал в Москве на своем загородном дворе под Девичьим монастырем для славы царя-царевны в Московском государстве[84]. Эти листы печатались и на атласе, на тафте, а подносные и на объяри.

Должно думать, что и другие сестры-царевны принимали живое участие в сношениях и беседах с тогдашними учеными пиитами.

Мы уже заметили, что церковная начитанность была насущною потребностью того времени, и особенно для терема, ставшего во главе тогдашних общественных движений, получившего в свои руки царскую власть и тем самым сосредоточившего около себя все то, что по своему образованию стояло тогда впереди. Общество книжных людей, сблизившееся с теремом, должно было по необходимости внести в него свое влияние, поднять уровень его начитанности и образованности. Нельзя притом отрицать, что в настоящем случае через тех же ученых невидимым ни для кого путем действовало отчасти католическое иезуитское направление, которое в этом тереме, вероятно, и надеялось свить себе прочное и покойное гнездо. Для него особенно и было необходимо, чтобы терем в действительности шел впереди общества по своему образованию, получавшему под влиянием католичества особый склад, каким на самом деле и отличалось образование царевен, одобрявших такие книги, каков, например, был катехизис Полоцкого «Венец веры», заподозренный, как мы упомянули, в неправославии. Католическое направление мнений принималось царевнами, конечно, вполне бессознательно, но охотно по той причине, что давало больший и все-таки благочестивый простор для их действий; по крайней мере, оно освобождало их от излишне суровых и строгих запрещений старого Домостроя.

Однако ж домашняя свобода терема не простиралась дальше тех шагов, которые указывал тот же Домострой и которые вполне одобряли особенно католические идеи. Друзьями терема являются попы (у царевны Екатерины костромской поп Григорий Елисеев), дьяконы (у царевны Марфы дьякон Иван Гаврилович), певчие, также разные старцы и старицы, богомолицы, нищие и т.п. Это было самое приличное и обыкновенное общество всякого терема в допетровском быту. В царском тереме оно приобрело даже и политическое значение, ибо посредством этого общества терем владел народными умами, направлял эти умы к своим целям, очень долго мутил всем царством. Терем в известные дни на память родителей давал по обычаю особые пиры этому обществу, известные в официальных записках того времени под именем кормки нищих. Посредством этой кормки и разных других обрядных действий комнатной жизни заводились надобные терему связи с миром, со светом, со светскими, мирскими людьми. Здесь-то и гнездились все интриги государственные и домашние, в которых терем показал себя великим искусником. Через нищих и стариц он вел переписку со стрельцами, распускал по городу сплетни, мутил государство, что вполне было доказано стрелецким розыском 1698 г. Вообще терем умел дело делать и концы хоронить. Как воспитана была в этом отношении его мысль, лучше всего видно из его наставлений своим агентам, которые давал он во время стрелецких розысков 1698 г.

Царевна Екатерина Алексеевна по случаю этих розысков очень хлопотала о том, чтобы близкие к ней ее дворовые люди, которые были замешаны или могли быть замешаны в этом деле, не выболтали чего о ее сношениях с упомянутым костромским попом, или с ним, как она часто обозначает эту личность, о ее переписке с ним и вообще обо всем том, что открыть она очень страшилась. С этою целью она написала бывшей своей постельнице Марье Протопоповой самые подробные наставления, как и что говорить взятым к розыску людям. Эти наставления очень любопытны: они обнаруживают значительную опытность царевен в ведении своих потаенных дел и вводят нас в круг мелочных домашних интересов терема. Следствием, однако ж, было доказано, что царевна не раз посылала за попом на Кострому своих постельниц, тайно принимала его в своих хоромах, дарила ему деньги, дворцовую серебряную посуду, находила случай переписываться с ним, когда у комнат ее стоял караул, и утешалась в своем заточении его предсказаниями: «Ничего не бойся,– сказывал он ей чрез посланного,– ничего тебе не сделают; я знаю по планетам, что будет, худо или добро»[85]. Но участия царевны в заговоре не открыто.

В своих наставлениях она писала следующее: «Пожалуй, для Бога, матка моя, съезди ты сего дня или утре с матерью своею к Сорокину в дом, только мочно будет с нею видеться, да и молвь ты тихонько с Вахромеевною[86], чтоб мать твоя не ведала: так ей молвь: для-де Бога не торопись, молись Богу. Будет-де тебя спросят: почему-де ты попа знаешь?– Так бы