Французская тропа - Вальдемар Лысяк

Со щитом на шее, в усталой руке копье сжимаем,

А сильный мороз до костей достает,

И нет члена в теле, что не болел бы и не сомлел,

А неприятель все ближе и ближе,

Тогда хотелось бы очутиться в глубоком подвале,

Таком большом, чтобы никто там нас не нашел…

Эта истина обладала своей позолотой – рыцарскими турнирами и "судами любви". В обоих этих зрелищах рыцарство и дамы нашли для себя театр, с помощью которого производили мнимость погони за идеалом. Но и в этой большой игре иногда они забывались и обнажали внутренность, обнажая, к примеру, тела. На одном из турниров во Франции дамы столь рьяно раздавали рыцарям знаки, что, покончив со всей одеждой, в конце концов, остались только в собственных волосах. Заметив же это, они устыдились, но, видя, что практически все находятся в подобном состоянии, утопили стыд в смехе. Это стало прецедентом для того, чтобы "забываться" и на других турнирах. И вообще, "забывались" все часто, явно и с большим удовольствием.

Портрет Габриэль д'Эстре с сестрой, вторая школа Фонтенбло, ок.1594, Лувр

Национальная галерея, Вашингтон

Моралисты, заламывающие руки над экспансией наготы в ХХ веке, над "топлесс", "стрикингами"[67], порнографическими фильмами "хард-кор" и т.д., вызывают у настоящих историков только сожаление. Судя по историческим сообщениям, мы живем в слишком даже одетом и пристойном веке. В древнем Риме, во времена празднеств Луперкалий, молодые люди бегали нагишом по Палатину, хлеща бичами встреченных женщин, а во время Либералий все в форме оргий публично предавались культу Приапа, и в процессии проносили гигантский фаллос (именно потому, французский историк XVIII века, Шарль Дюкло, возмущенный прекращением этих празднеств, не называл обитателей Вечного Города римлянками, но говорил презрительно: "итальянцы из Рима"). В хвосте флотилии, с которой Людовик Святой отправился в крестовый поход, шел корабль с полуголыми проститутками. В средневековой Франции дамско-мужской "стрикинг" вокруг бань был совершенно обычным явлением; все купались совместно и нагишом, а если кто жил не дальше, чем в паре сотен метрах от места купания, то возвращался домой, не одеваясь. Париж приветствовал Людовика XI помпезным зрелищем, главными актрисами которого были красивые девушки, голенькие, как мать родила, барахтающиеся словно сирены в искусственном водоеме – парижский хроникер с удовлетворением отметил, что очаровательные груди каждой из них, "торчащие, свободные, круглые и твердые", доставляли "весьма приятный" вид. В XV веке Панормит провозглашал превосходство свободной любви и уговаривал женщин ходить голыми, чего те благодарно выслушивали. Вице-королева, герцогиня ди Медина Чели, устроила бал-маскарад, на котором она и ее дамы выступали только лишь в масках на лице. Впрочем, не нужно быть историком, достаточно почитать "Жития…" Брантома.

Средневековая придворно-рыцарская культура была только большой жратвой, и срали рядом с тем же столом; правящие слои могли испытывать все запрещенные Системой наслаждения; а кажущийся упадок обычаев, о котором сейчас столько болтовни, следует лишь потому, что нагота подверглась демократизации. И этот процесс эгалитаризации тела начался как раз во Франции, вместе с Великой Революцией. До нее никого не шокировало изумление королевской дочери, которая, играясь с гувернанткой, заметила: "Как же это, у тебя – как и у меня – пять пальцев на руке?!" Но якобинцы доказали, в основном, благодаря помощи гильотины, что тела у всех одинаковые, и потому уже при Директорате в Париже обязательной была полностью эгалитарная мода на "костюм наготы", который состоял только лишь из прозрачной накидки или шали. Но мы слишком отклонились от темы…

Когда я стою на подъемном мосту в Монмуране, мне ужасно жаль, что все это уже минуло и не возвращается. Мене жалко того, что на лугу под замком уже не расцветут живописные шатры, не зашумят на ветру гербовые флажки, и наконечники копий не вонзятся в соединения панцирей, возбуждая своей фаллической символикой дам на украшенной цветами трибуне. Мне жалко турниров, в спортивном естестве которых скрывалась единственная прелесть рыцарственности. Во всем этом фальшивом мире рыцарства как институции только турнир – хотя и служил лишь позолотой лжи – сам по себе был игрой честной, в которой сурово придерживались установленных норм: никогда не били в спину, не издевались над побежденным, не сражались за золото, но только лишь ради славы и обещающей улыбки женщины. Это был любительский, исключительно любительский спорт. На штандарте был родовой герб, а не герб кока-колы или мартини.

На мосту в Монмуране… Естественная тоска по чему-то, чего уже нет. Мы живем во времена, когда спорт стал эрзацем сражений, когда лишенные военных триумфов народы ищут выход для своих не лишенных амбиций атавизмов в безумии столкновений национальных сборных на стадионах, обманывая себя тем, что победители делятся на любителей и профессионалов. Чушь – любительство давно уже не существует, и побеждают исключительно ради денег и наград в виде "фиата" или "вольно", ради поездок за границу и премий за каждый забитый гол.

Чем-то абсолютно средневековым было событие на чемпионате по гребле в Копенгагене, в 1971 году. Публика сходила с ума при виде восьмерых скромных парней из Новой Зеландии. Этим молодым рыцарям их бедненький союз не мог оплатить их поездку в Европу. Они оплатили проезд из собственных карманов, используя свои отпуска. В Копенгаген они приехали за два месяца до соревнований и тренировались сами, день за днем, с яростной решимостью. Никого из них никогда не видели в ночном баре. Их называли "хоббистами" и глядели на них с сожалением, не давая каких-либо шансов в борьбе с профессиональными "любителями", произведенными спортивной промышленностью ХХ века и дрессируемыми самыми лучшими тренерами. После чемпионата, чтобы вернуться, им пришлось продать свою лодку. Но перед этим на ней новозеландская восьмерка (Харт, Вальдман, Джойс, Хантер, Эрл, Кокер, Уилсон и Робертсон) разнесла "звезд", победив в самом великолепном стиле. Публика устроила этим последним могиканам любительского спорта фантастическую овацию. Когда они сражались, трибуны впервые трещали по швам.

Голод любительства. Впрочем, не только в спорте – во всем. Когда-нибудь мир удавится по причине культа оплаты деньгами; сейчас платят даже в семье. А у этих ребят – голод восхищения в глазах женщины;один из них признался: "Мы хотели импонировать нашим sweathearts. Точно так же, как восемнадцатилетний дю Гесклен, сопляк, побеждающий тогдашних "звезд" ради поцелуя девушки, и из обещания