Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

настоящему родными, было немного: 2-й батальон 2-го Особого полка 1-й Особой пехотной бригады в составе Русского Экспедиционного Корпуса во Франции, добровольческий Русский Легион, за свою беспримерную храбрость названный французами «Легионом Чести», и ныне погибший Сводный полк Кавказской гренадерской дивизии (согласно его последнему наименованию).

Конечно, юридически полк ещё продолжал существовать, и у него даже появился новый командир – по каким-то служебным причинам отсутствовавший в нём, во время последнего боя, полковник Кузнецов, бывший до этого начальником хозяйственной части нашего полка.

Понятно, что в него быстренько включили какое-то солдатское пополнение со стороны и придали нескольких первых попавшихся под руку офицеров. Но всё это было уже явно не то.

Не было спасавших меня с риском для собственной жизни гренадеров, не было беззаботно шутивших вместе со мной, и у костра, и в окопах, храбрых офицеров, ставших мне в период царицынских боевых действий настоящими товарищами, и, наконец, главное – не было моего давнего, проверенного в доброй сотне боёв, друга Сержа…

Тем не менее, сама гренадерская дивизия всё ещё продолжала существовать.

Был ещё жив её 1-й Сводно-гренадерский полк, был заново, как я и думал, набран наш Сводный полк Кавказской гренадерской дивизии, были другие приданные ей силы.

И гордое название «гренадеры» ещё какое-то время, по прежнему, мелькало в официальных сводках с Царицынского фронта.

Но всему есть предел… Стоило Вооружённым Силам Юга России произвести поспешное отступление от города Орёл в южном направлении, как Кавказской армии и, в том числе, конечно, гренадерской дивизии, во избежание полного отсечения себя от основных сил деникинцев, пришлось без боя оставить обильно политые их кровью поля вокруг Царицына и, с трудом сдерживая яростные атаки пустившихся в их преследование красных, начать отступать в направлении Тихорецкого узла.

Очередная трагедия с отступающими остатками гренадеров случилась уже на железнодорожной станции Абганерово, когда их изрядно потрепала внезапно напавшая на них ночью красная конница.

Атаку, к счастью, удалось отразить, но результаты этого красного набега оказались весьма тягостными: было убито довольно большое количество наших офицеров и нижних чинов.

Под сабельными ударами красных погиб и сам начальник гренадерской дивизии генерал-майор Чичинадзе.

Было чрезвычайно тяжело узнавать такие печальные новости, и всякий раз, при их получении, я со всё большим жаром начинал рваться на фронт.

Однако, каждый раз мой пыл с железной непоколебимостью охлаждала наша врачебная комиссия, заявлявшая после осмотра моей ноги о том, что я пока ещё абсолютно не готов к строевой службе.

Конечно, врачи были правы. Я и сам толком не понимал, как же я буду воевать, если не могу без передышки пройти пешком, с тростью, и одной сотни метров. Но моё сердце, несмотря на все доводы разума, рвалось в бой. Бездействие угнетало…

Январь одна тысяча девятьсот двадцатого года стал на памяти екатеринодарцев одним из самых морозных месяцев за последние двадцать или даже тридцать лет: стояли непривычные для здешних мест страшные холода.

К этому времени в Екатеринодаре скопилось огромное количество беженцев со всего юга России, и уплотнение жилищ достигло анекдотических размеров.

Плотность населения в пока ещё незанятой красными части территории Кубанского Казачьего Войска, как невесело шутили по этому поводу местные жители, наверняка, превысила среднюю плотность населения Китая в несколько раз.

Между тем, тыловыми службами наших вооружённых сил даже уже стали разрабатываться мероприятия по подготовке эвакуации семей военнослужащих за границу в случае дальнейших неудач на фронте.

Ко всему прочему, по мере уменьшения территорий, контролируемых ВСЮР, начал стремительно падать курс бумажных денег всех наименований, в результате чего фронтовые офицеры и, в особенности, их семьи в тылу, буквально, нищенствовали, так как офицерское жалованье, номинально, периодически, увеличиваясь, фактически, в реальной жизни, никак не успевало за ежедневным подорожанием всего и вся на местных рынках.

Вооружённые Силы Юга России агонизировали. Напрасно продолжали гибнуть тысячи людей с погонами на плечах, совершая свои, ставшие уже абсолютно бессмысленными, легендарные подвиги. Им всё равно уже было не суждено спасти положение на фронте, одновременно проваливающемся сразу на нескольких направлениях.

Не удалось восстановить боеспособность воинских частей ВСЮР и целым рядом мер, принимавшихся её командованием для усиления офицерского состава своих боевых подразделений.

Ни частые проверки документов, ни внезапные облавы, ни жёсткий контроль регистрации и медицинских освидетельствований не решали проблемы комплектования руководящими кадрами наших вооружённых сил, очевидно для всех терпящих стратегическое поражение.

На медицинские переосвидетельствования обычно являлось много офицеров, но, как правило, это были те, которые, в силу ранее полученных тяжёлых ранений, реально потеряли свою былую боеспособность, в следствие чего все эти повторные медосмотры, осуществляемые врачебной комиссией, были им абсолютно не страшны.

Те же, кого подобное переосвидетельствование, вопреки их желанию, могло поставить в боевой строй, давно и прочно сидели в тыловых учреждениях самых разных наименований…

Примерно за пару недель до взятия Екатеринодара красными я получил сведения о том, что остатки наших гренадеров, в количестве шестидесяти человек, расположились в селе Белая Глина.

Там же, якобы, находился и их командир полковник Кузнецов, которому было поручено, вместе со своими подчинёнными, прикрывать со стороны данного села, главный штаб 1-го Кубанского корпуса, чей небольшой поезд с защищающим его бронепоездом «Вперёд за Родину!» стоял в нескольких километрах от них на железнодорожной станции Белоглинская.

При этом, к нашим гренадерам, в качестве пополнения, было направлено около тысячи только что мобилизованных солдат, в связи с чем перед Кузнецовым, тут же, во весь рост, встал вопрос нехватки офицерских кадров для управления такой массой нижних чинов.

Узнав об этом, я, привычно вооружившись своей палкой-тростью, немедленно поспешил во врачебную комиссию, твёрдо решив, на этот-то раз, точно выбить для себя запись «годен к строевой службе».

Однако, врачи вновь категорически отказались написать такое решение по итогам моего переосвидетельствования, и я в расстроенных чувствах медленно вышел из помещения, в котором размещалась данная врачебная комиссия.

– Николай! Правосудов! – неожиданно окликнул меня огромный усатый казак с погонами подъесаула, о чём-то разговаривавший, до этого, с крепким урядником, сидевшим на повозке, в которую были впряжены две лошади.

Я внимательно посмотрел на окликнувшего меня подъесаула и, вглядевшись, узнал в нём бравого командира казачьей сотни 1-го Лабинского конного полка Петра Мартынова, с которым в октябре прошлого года почти две с половиной недели провалялись на соседних больничных койках екатеринодарского госпиталя.

– Пётр! Ты? – нерешительно, боясь ошибиться, откликнулся я.

– Я! – широко улыбаясь, шагнул ко мне Мартынов и сильно сжал меня в крепких объятиях своими большущими руками.

Придя в себя от неожиданности, я попытался было расспросить его о том, что он сейчас здесь