Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

Пришлось рассказать ему и о поводе, приведшем меня сюда, и об итогах моего очередного освидетельствования.

Внимательно выслушав мой короткий рассказ, Мартынов невольно вздохнул и через небольшую паузу, с печалью в голосе, поведал мне об очередной трагедии, случившейся с «моими» гренадерами несколькими днями ранее, а, если быть точным, то – двенадцатого февраля.

С его слов, ровно за три дня до этой даты красные обошли село Белая Глина, в котором, тогда, обитали остатки моих бывших сослуживцев, и зашли в тыл станции Белоглинская, где вместе с бронепоездом находился штабной поезд 1–го Кубанского корпуса.

В результате их мощнейшего артиллерийского обстрела бронепоезд был очень скоро полностью обездвижен и вместе со штабным поездом подвергнут неоднократным атакам многочисленной красной конницы.

Спасаясь от уничтожения, все чины штаба 1–го Кубанского корпуса, во главе с его командиром генералом Крыжановским, поспешили перебраться под защиту брони и вместе с командой этого бронепоезда в течение двух часов героически отбивались от атак противника.

Однако, когда их положение стало безысходным, они покинули бронированный состав и попытались уйти по заснеженному полю в сторону ближайших частей своего корпуса.

Кончилось это тем, что большая часть из них была зарублена, а остальная – взята в плен. В числе погибших оказался и генерал Крыжановский.

Что же касается гренадеров и их недавнего пополнения, то они, судя по рассказу Мартынова, двенадцатого февраля вышли из Белой Глины и, в соответствии с полученным приказом, направились в сторону станции Тихорецкая для получения включёнными в их состав мобилизованными солдатами оружия и последующей передислокации своего нового воинского подразделения.

В ходе следования их походная колонна была окружена красной конницей и уничтожена. Вернее, ликвидированы были только те военнослужащие, которые оказали сопротивление, то есть офицеры и «старые» гренадеры.

Что касается безоружных мобилизованных, то те сдались красным без боя и, благодаря этому, практически, все остались живы.

И лишь считанным единицам, чудом спасшимся при этой катастрофе, удалось-таки добраться до Тихорецкой.

Данная новость поразила меня в самое сердце. Теперь мне некуда было возвращаться…

А, самое главное, было непонятно, что мне делать дальше.

И в строевые подразделения мне, из-за ноги – было нельзя, и далее оставаться в Екатеринодаре – тоже уже было невозможно, так как абсолютно ясно, что совсем скоро его займут красные, от которых мне ничего иного, кроме расстрела, ждать не приходилось…

Поняв без слов мои переживания, Мартынов сочувственно похлопал меня по плечу и неожиданно предложил мне вступить в его сотню, заняв, в ней, ныне вакантную должность командира полусотни.

– Понимаешь, – сказал Пётр. – Я, ведь, сегодня сюда за своим хорунжим заехал. Хотел забрать его с собой. Даже, вон, повозку захватил… Да, видишь ли, не дожил он до сегодня. Третий день, как схоронили его на кладбище… Кстати, остались от него и конь, и шашка. Вот, тебе их и отдам! Ты, штабс-капитан, сабельному бою и верховой езде-то обучен?

– Обучен, конечно, – несколько растерялся я от неожиданности.

– Вот, и добре! Ну, что – пойдёшь под моё начало? Не побрезгуешь казачками-то? Ты же, вроде, из этих – из благородных? – засмеялся, глядя на меня, Мартынов.

– Не говори ерунды, Пётр! Если не шутишь – спасибо тебе за предложение! Только, как же быть с бумагой от врача? И как отнесётся к моему появлению у вас Ваш командир полка? – всё ещё не верил я в серьёзность предложения подъесаула.

– С командиром полка полковником Елисеевым я договорюсь. Не волнуйся! Мы с ним давно вместе воюем. Ну, а с медициной мы решим прямо сейчас, – уверенно заявил Пётр и, взяв меня за руку, потащил к старшему врачу из врачебной комиссии.

И, действительно, большой и шумный Мартынов в два счёта убедил последнего в моей годности к службе в его конном полку, после чего тот, взглянув на меня, как на сумасшедшего, так и написал в выданном мне на руки медицинском заключении: «Годен с ограничениями к службе в кавалерии».

Затем он внёс аналогичную запись в журнале врачебной комиссии и, проставив дату, в качестве дополнительной отметки дописал: «Убыл в сопровождении подъесаула Мартынова Петра в 1-й Лабинский полк 2-го Кубанского корпуса».

Старики Терентьевы – приютившие меня, здесь, родственники моей матери – сильно расстроились, что я вдруг, так внезапно, их покидаю, но, догадываясь о складывающейся вокруг Екатеринодара неблагоприятной для наших вооружённых сил обстановке, с пониманием отнеслись к моему экстренному отъезду в войска.

Больше я их, к моему большому сожалению, никогда уже не видел…

Взяв с собой свои скромные пожитки, я уже через несколько секунд после расставания со стариками сидел в управляемой урядником повозке и в сопровождении едущего рядом с нами верхом на своём красавце коне Мартынова следовал к своему новому месту службы.

Глава 7. Отступление до Адлера

Как и обещал подъесаул, никаких проблем по моему зачислению в его сотню со стороны полковника Елисеева не возникло, и я сразу же получил под своё командование одну из мартыновских полусотен, а также – коня и шашку умершего в лазарете хорунжего.

Казаки тоже восприняли меня весьма позитивно, особенно после представления им моей персоны грозным подъесаулом, который, как я сразу понял, обладал у них непререкаемым авторитетом.

Словом, моя служба, с первого дня появления в сотне, пошла своим обычным порядком. Да, и, честно говоря, не было времени для психологической адаптации. На фронте дела шли всё хуже и хуже…

Четвёртого марта одна тысяча девятьсот двадцатого года Красная армия заняла Екатеринодар и переправилась на левый берег Кубани, а седьмого марта, после яростного боя у аула Тохтамукай, разрезала войска Вооружённых Сил Юга России на две неравные части.

Конечно, мы в своём полку мало что знали о том, что делается вне нашей части.

Так, восьмого марта я вместе со своей полусотней и всем 1-м Лабинским полком всё ещё занимал позицию у хутора Ерыгина, расположенного на левой стороне реки Белая.

И лишь по прибытии к нам, этим днём, генерала Науменко стало известно о судьбе Екатеринодара и о том, что красными перерезан путь на полуостров Тамань.

Следовательно, Кубанской армии (сформированной, по сути, из остатков Кавказской армии), а, значит, и 2-му Кубанскому корпусу с нашим 1-м Лабинским полком, оставалось лишь одно – отходить на Туапсе.

Помимо Кубанской армии, в этом направлении пришлось также продвигаться отрезанному от своей Донской армии 4-му Донскому корпусу,