Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

– Да… А где я?

– Дома. У нас – у меня и моего мужа – Шилова Ивана Алексеевича.

– А как я к Вам попал… и что, вообще, со мной было?

– Тиф у Вас, господин офицер, был… Тиф! Да, ещё – небольшая контузия и поверхностная рана в виде содранной пулей кожи в районе правого виска. Пётр сказал, что из-за Вашего сильного жара вёз Вас в местный лазарет, да, вот, только по пути… обстреляли вас какие-то дезертиры. Он то увернулся, а, вот, Вас, лежавшего на повозке, чья-то шальная пуля, видать, вдоль виска, и чиркнула. А Вы, что же, совсем ничего не помните?

– Нет… – неожиданно вспомнив все подробности моего нервного срыва, смущённо соврал ей я.

Меня охватило огромное чувство благодарности Мартынову, чей сильный удар по моей державшей револьвер руке я почувствовал за какую-то мизерную долю секунды до полного нажатия мной спускового крючка, и за моё чудесное спасение, и за то, что он не рассказал приютившим меня хозяевам этого дома о моей минутной слабости, чуть не приведшей мой жизненный путь к столь к трагическому финалу.

Кстати, впоследствии, много лет спустя, я совершенно случайно узнал о том, что всего лишь через несколько месяцев после позорной капитуляции под Адлером нашей Кубанской армии подъесаул Пётр Мартынов был убит в ожесточённых боях на Советско-Польском фронте, воюя против вооружённых сил Польши уже в составе Красной армии, в которую он, как, впрочем, и многие другие обескураженные «адлеровским фиаско» кубанцы и донцы, вступил, чтобы защитить Отечество от вероломно вторгшихся на нашу землю польских оккупантов (по крайней мере, так разъяснили, тогда, нашим пленённым казакам те сложившиеся обстоятельства умелые большевистские агитаторы… хотя, возможно, именно по данному вопросу, они, как никогда ранее, были абсолютно правы).

– Аглая Фёдоровна, а как же Вам удалось выходить меня? – с нотками искренней признательности в голосе спросил я у хозяйки дома.

– Да, мне, по молодости, довелось несколько лет нянечкой в военном лазарете поработать. Там всему и научилась… – буднично ответила она.

– Как же я с Вами рассчитаюсь за Ваш уход? У меня, ведь, ничего с собой нет… И родные далеко: родители с сестрой – в Петербурге, а жена с дочкой – в Париже…

– Да, Вы не волнуйтесь! Пётр отдал нам все бумажные деньги, что нашлись, тогда, в его и Ваших карманах. Конечно, сейчас все эти царские и «послецарские» денежные ассигнации уже ничего не стоят… Но дело – не в них, а в том, что Пётр рассказал нам о судьбе нашего сына – хорунжего Григория Шилова, служившего у него в сотне и умершего от ран в лазарете Екатеринодара, и отдал нам его коня и шашку… Да, ещё… уж больно Вы похожи на нашего Гришу… Вот, мы с Иваном Алексеевичем и рискнули принять и выходить Вас. А Вы случайно нашего Гришу не видали? – в конце своего короткого монолога с болью в голосе поинтересовалась Аглая Фёдоровна.

– Нет… Я попал в сотню Петра Мартынова уже после смерти Вашего сына, – сочувственным тоном ответил я, не решившись сказать ей о том, что весь недолгий период моей службы в сотне Мартынова ездил на коне и пользовался шашкой её сына. – Скажите, Аглая Фёдоровна, а в Адлере сейчас кто – красные?

– Они, проклятые…

– Как же Вам удалось меня от них утаить?

– Так, мы всем соседям сказали, что нам нашего екатеринодарского племянника, якобы, воевавшего вместе с Гришей, с тифом привезли. И мы его, в смысле Вас, сейчас выхаживаем. А форму Вашу и револьвер мы в дровянике спрятали. Не беспокойтесь. Без нас его точно никто не найдёт.

– И никто из соседей, до сих пор, ничего не сообщил красным?

– Никто… А кто же станет им сообщать?! Здесь у живущих по соседству с нами семей все мужчины, кроме стариков и мальцов, на Вашей стороне служат.

После этой фразы Аглая Фёдоровна вдруг вспомнила о необходимости готовить обед для меня и Ивана Алексеевича и выскочила из моей комнаты.

Я поправлялся очень мучительно и долго.

Из-за отдельных осложнений, вызванных тифом, повылезали все мои ранее позабытые «болячки». Но, конечно, особенно сильно я мучился от возобновившихся болей в моей правой, испытавшей два серьёзных ранения, ноге.

И тут, безусловно, очень помог «медицинский» опыт Аглаи Фёдоровны.

Она наделала сразу несколько сильно пахучих мазей, которыми я, потом, сам ежедневно обмазывал свою ногу, и… по прошествии всего каких-то двух месяцев боли окончательно стихли.

Постепенно прошли и другие мои «болячки».

В результате, в самом конце августа я выглядел уже полностью здоровым человеком, и лишь небольшая хромота моей правой ноги выдавала во мне бывшего фронтовика.

Иван Алексеевич тоже оказался, на редкость, спокойным и душевным человеком, и я даже немного с ним подружился, если так можно сказать об отношениях с человеком, годившимся мне в отцы.

И он, и Аглая Фёдоровна, взаправду, относились ко мне, как к родному сыну, и мне очень тяжело было расставаться с ними (как, впрочем, и им со мной), когда для этого пришло время.

А пришло оно ровно шестого сентября одна тысяча девятьсот двадцатого года, когда в результате внезапной лихой атаки Адлер был взят партизанской казачьей сотней есаула Попереки, входившей в структуру повстанческого соединения генерала Фостикова.

В первый же день появления этой сотни в городе я вступил в их боевые ряды.

Благодаря огромным трофеям, захваченным ими в ходе последнего боя, мне сразу же достались неплохой конь, винтовка с патронами и, конечно, казачья шашка.

Я вновь был готов к борьбе.

Адлер оставался в руках повстанцев всего лишь три дня, но и за этот небольшой период наша сотня поучаствовала сразу в нескольких схватках с красными, окружавшими этот город, практически, со всех сторон.

В частности, когда наша разведка выяснила, что на холме у местечка Хоста окопался какой-то крупный красный отряд, полусотня пластунов, посланная нами в обход данного взгорка, своим внезапным огнём по их окопам вынудила в панике бросивших, из-за этого, свои позиции красноармейцев бежать по абсолютно открытой местности и, тем самым, неизбежно попасть под удары наших безжалостных шашек.

К сожалению, в этом бою погиб и сам отчаянный есаул Поперека…

Потом у красных появились броневики, и нам пришлось покинуть Адлер.

Девятого сентября к нам присоединился отряд в сто пятьдесят человек под командованием полковника Улагая, действовавшего, до этого, на территории Майкопского отдела.

После перегруппировки наших сил и организации нами нескольких разведывательных рейдов, в одном из которых участвовал и лично