Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

с жадностию пили вино, и веселились, и предавались наслаждениям; и таким бесстыдством и даже более бесчестными поступками эти невежественные нечестивцы стремились досадить мусульманам (понимай – не низаритам – В. А.), имевшим несчастие жить среди них, и вызвать у них отвращение». (Джувейни).

Из «Орлиного гнезда» были разосланы во все концы Ирана гонцы, разносившие по низаритской общине невероятную новость о случившемся в Аламуте. Законы шариата были для них практически отменены (если верить недругам движения). Прежде ислам требовал от всякого «муслима» обязательно молиться пять раз в день. Теперь этого больше не требовалось. С учетом «Воскресения», ознаменовавшего собою возвращение эры истинного ислама, каждый правоверный отныне был в контакте с Аллахом не только во время молитвы, пять раз в день, но постоянно, день и ночь, и мог говорить со Всемилостивым и Всемилосердным в любое время и в любом месте, где и когда только того пожелает…

Как писал Джувейни (видимо, дрожащей от праведного гнева рукой): «<…> суть этой ложной веры и тайна этого поистине губительного учения (Хасана-младшего – В. А.) заключалась в том, что вслед за философами они (последователи Хасана – В. А.) говорили, что мир не был сотворен, время не было бесконечным, а Воскресение может быть только духовным. И они описывали рай и ад и «все, что в них заключено», придавая духовный смысл этим понятиям. И потом на основании всего этого они утверждали, что Воскресение – это когда люди придут к Богу, и тайны и истины всего Сущего будут открыты, и будут отменены законы послушания, ибо в этом мире все – действие, и в нем нет размышления, а в мире грядущем все – размышление, и нет действия. И это и есть [духовное] Воскресение, и таково Воскресение, обещанное и ожидаемое всеми религиями и вероучениями, как было открыто Хасаном. И как следствие этого люди был освобождены от обязанностей, налагаемых шариатом, поскольку в этот период Воскресения они должны полностью обратиться к Богу и забыть о религиозных обрядах и установленных традициях поклонения. Согласно законам шариата, человек должен молиться Богу пять раз в день и быть с Ним. Это требование касалось лишь внешней формы, но теперь, в [дни] Воскресения, они должны постоянно быть с Богом в своих сердцах и постоянно направлять свои души к Божественному Присутствию, ибо такова истинная молитва. И подобным образом они истолковывали все положения шариата и все обычаи ислама и считали прежнее их соблюдение отмененным; и они отменили также большую часть [понятий о] законном и незаконном». Хасан стал зваться «Господином Воскресения», а его учение – «учением о воскресении» или просто «воскресением».

Значение происшедшего было трудно переоценить, в особенности с учетом даты устроенного Хасаном-младшим торжественного мероприятия. Худжа»-реформатор далеко не случайно, но с глубоким смыслом выбрал именно день смерти Али днем объявления воскресения из мертвых. Однако те, кто полагал, что стали свидетелями наступления эры физического завоевания мира низаритами, глубоко заблуждались. В действительности представление Хасана-младшего о будущем ислама было далеко не столь приземленным. Он полагал, что теперь, когда настал момент «Воскресения», потусторонний, духовный мир, рай, как бы сошел с небес на землю, дабы впредь существовать в посюстороннем, физическом мире. Все, пожелавшие принять вероучение низаритов, могли теперь обрести духовный мир сейчас и здесь, на этой земле, живя на ней в раю. Что до не пожелавших этого, все они были прокляты и обречены жить в аду, даже пребывая на этой земле (под «адом» понималась несовершенная и жалкая природа всех, отказавшихся вступить на низаритский «путь спасения»). Таким образом, «кийяма» была окончательным приговором, произнесенным над противниками низаритов. Тот, кто не обрел спасение сейчас, не обретет его уже никогда.

Это был, конечно, далеко не безупречный аргумент, оспаривавшийся противниками «отвратительной секты» как наивный, самообманчивый и еретический. Отмечалось, что «кийяма» была, по сути дела, «декларацией независимости» низаритского течения от мусульманской «уммы». Однако дело было не только в этом. «Кийяма» была также отражением двух реальных жизненных обстоятельств.

Во-первых, все большего осознания «батинитами» того, что физическое завоевание ими не только всего исламского мира, но даже всего Ирана, превращается для них в несбыточную мечту (во всяком случае, в описываемое время), осуществление которой откладывается на неопределенно долгое время. И сделанный низаритами на этом основании вывод о необходимости ограничить – пока что – свои амбиции и притязания пределами возможного. Как и сделанный, на основании данного вывода, следующий вывод о необходимости сменить приоритеты, первостепенные цели и принципы ордена. В противном случае низаритам неминуемо грозила бы постепенная деморализация. Во-вторых, все большего осознания «батинитами» географических пределов деятельности ордена низаритов, понимания необходимости ограничиться деятельностью на территории своих сфер влияния в Иране и Сирии. В общем, доктрина, изложенная Хасаном-младшим в Аламуте от имени «воскресшего для мира» имама, была направлена на усиления процесса изоляции низаритской «зоны», в частности – в Иране. Начиная с этого момента, низариты на некоторое время повернулись спиной к внешнему миру, влачащему свое существование, с их точки зрения, «во мраке преисподней», «ада кромешного», и потому – не имеющего для них, избранных сынов «царства света», никакого значения.

Церемония, аналогичная аламутской, спустя некоторое время состоялась также в Кухистане. Его батинитский наместник раис Музаффар созвал в тамошней крепости Муминабад представителей подчиненных ему «саббахитских» орденских областей, зачитал им с минбара «благую весть» (или, говоря словами Джувейни, «нечестивый вздор, лживые тщеславные слова, мошеннические измышления, бесстыдные и богохуль-ственные, неведомые закону Господа и неприемлемые для разума») о необходимости круто сменить свое прежнее поведение, объявленное теперь неправильным, на правильное, и во всем беспрекословно слушаться «даиса», «худжу», а теперь уже и «халифа» Хасана. После чего устроил праздничное угощение – в разгар поста! – по образцу устроенного Хасаном-младшим в «Орлином гнезде». Если верить хронистам, «благая весть» была принята в Кухистане с восторгом и ликованием. «И в тот день, когда в этом гнезде еретиков, Муминабаде, были сделаны эти бесчестные заявления и произнесены эти мерзкие слова, собравшиеся там стали играть на арфах и ребеках (смычковых струнных музыкальных инструментах – В. А.) и открыто пить вино прямо на ступенях того минбара и рядом с ним» (Джувейни).

Спустя некоторое время, «халиф», «худжа» и «даис» – в одном лице – Хасан II (если считать «Хасаном I» блаженной памяти ибн-Саббаха), руководствуясь своей внутренней логикой, решился на следующий шаг.

Он раскрыл своим верным низаритам свою подлинную личность, уже не только намекая, а признавшись им, что он-таки и есть имам («скрытый» еще до недавнего времени, а теперь, в своей неизреченной милости, наконец «открывшийся», поскольку «время для этого