Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

Передохнув в Мосуле, он продолжил свой путь, выбирая наиболее безопасные маршруты, пока не добрался до города Ракки, расположенного на самой границе Ирака и Сирии. А оттуда проследовал в славный город Халеб – бастион низаритского измаилизма в Сирии, пребывавший в описываемое время под правлением Нур эд-Дина Махмуда, сына Зенги, столь же прославленного воителя и непримиримого врага шиитов, которых он считал еретиками. Синан прибыл в Халеб в момент, когда Нур эд-Дина, ушедший в очередной поход, отсутствовал в городе. Синан воспользовался отсутствием грозного атабека, чтобы провести некоторое время в Халебе. Там он установил контакты с некоторыми проживавшими в городе низаритами и вручил им удостоверявшие его личность и должностные полномочия бумаги и сопроводительные письма к сирийским единоверцам, выданные ему в «Орлином гнезде» имамом Хасаном II. Вероятно, он также воспользовался предоставившейся ему возможностью ознакомиться с положением дел в Сирии, в особенности – разобраться с положением тамошних низаритов.

На протяжении XII века в отчаянно оспариваемом другу друга разными военно-политическими силами бурлящем регионе произошли заметные изменения. Хотя в Сирии по-прежнему продолжались постоянные смуты, казавшиеся вечными (и не прекращающиеся до сих пор), множились признаки усиления могущества некоторых из игроков насирийской «шахматной доске» за счет других. Множились и проявления роста могущества мусульман в целом в сирийском регионе, хотя, с низаритской точки зрения, ничего хорошего в этом не было, поскольку все более успешным контрнаступлением сил ислама на левантийских крестоносцев-«франков руководили сирийские сунниты – враги измаилитов вообще и низаритов – в частности.

Первым из великих суннитских военно-политических лидеров, нанесшим сокрушительный удар крестоносцам, был Имад эд-Дин – «Столп Веры» – Зенги (чье прозвище, происходящее от персидского слова «зане», то есть «ржавый», намекало на смуглый цвет его кожи), отнявший у «франков» Эдессу (оставленную без помощи Раймундом Антиохийским, занятым на тот момент борьбой с ромеями), предав мечу большинство ее христианского (причем не только «латинского», сиречь римско-католического) населения, о чем армянский поэт и епископ – современник событий – отозвался в горестных стихах:

Что видели в веках иных

Прискорбней зрелищ таковых?

Орда неверных, диких, злых,

Свирепствует меж толп людских;

Ударами мечей стальных

Всех рубит – старых, молодых…

Нерсес Шнорали. «Плач об Эдессе».

Однако, хотя и казалось, что Зенги достиг пика своей славы и апогея своего могущества, его кампания по отвоеванию у «франков» святынь Земли Воплощении и их возвращению в лоно ислама не была доведена султаном-воителем до конца. Зенги был крайне неуравновешенной личностью, подверженной частым переменам настроения, порой впадавшим в боязливость и даже испытывавшим панические атаки. К тому же грозный ратоборец часто позволял себе напиваться допьяна, чем шокировал немало правоверных мусульман, что, однако, нисколько не побуждало его становиться трезвенником. Видимо, ему знакомы были стихи Омара Хайяма:

Вино пить – грех? Подумай, не спеши!

Перед Аллахом явно не греши!

В ад посылать из-за вина и женщин?

Тогда в раю, наверно, ни души.

В ходе очередной попойки (на этот раз – под стенами осажденной вражеской крепости Джебар) доблестного гуляку сморил сон. Проснувшись, Зенги увидел прислуживавшего ему евнуха (если верить историку ибн аль-Адиму) – раба «франкского» происхождения по имени Яранкаш – пьющим вино из золотой султанской чаши. Выбранив обнаглевшего виночерпия за неслыханную дерзость и пригрозив ему жестоким наказанием, властитель снова погрузился в пьяный сон. Выспавшись, он скорей всего, наутро и не вспомнил бы о случившемся. Однако данному предположению суждено остаться чисто умозрительным, ибо эмир больше не проснулся. Устрашенный вспышкой пьяного гнева своего повелителя, виночерпий был настолько напуган возможной грядущей расплатой, что предпочел не дожидаться пробуждения Зенги, а заколоть его, пока воитель не проснулся… «Жил грешно, а умер смешно» (хотя, если вдуматься, какой уж тут смех?). Так проходит слава мира… Впрочем, по ибн-аль Асиру убийц было несколько, так что, возможно, дело обстояло не так просто, как по версии ибн аль-Адима.

Началась жестокая грызня сыновей «мертвого льва» (которым, если верить Священному Писанию, быть хуже, чем живой

блохой) за престол. Большинство отпрысков Зенги настолько боялось своего властителя, что его труп долго оставался нетронутым, поскольку никто не осмелился к нему прикоснуться. А вдруг «Ржавый» только притворяется, что умер? Наконец они преодолели страх и прикоснулись к телу. Каждый мечтал завладеть перстнем-печаткой с пальца Зенги как зримым знаком власти над его державой. В конце концов, власть досталась, вместе с драгоценным перстнем, Нур эд-Дину Махмуду, не преминувшему отомстить за убиенного отца. Если верить ибн аль-Каланиси, убийца Зенги – Яранкаш (судя по всему, не имевший никакого отношения к низаритам, что следует особо подчеркнуть) – пытался найти убежище у правителя Дамаска, но Муин эд-Дин Унур велел схватить его и отослать в Халеб, где преемник Зенги распорядился предать злодея казни.

Новый властитель был во многих отношениях противоположностью своему отцу-весельчаку, ибо (не сразу, правда, но достигнув средних лет) стал крайне благочестивым, набожным, глубоко религиозным человеком, постепенно дошедшим в своих жизненных привычках чуть ли не до аскетизма. Во всяком случае, он стал жить крайне скромно и просто. О пьянстве, роскоши, половых излишествах и всякого рода эксцессах, свойственных образу жизни других мусульманских владык, не могло быть и речи.

Но этот аскет был в то же время волевым и решительным человеком, способным вызывать в своих соратниках чувство преданности и верности. Все его помыслы были устремлены к установлению абсолютной гегемонии во всем сирийском регионе, причем не ради удовлетворения своих персональных властных амбиций, но ради торжества мусульманской религии (естественно – в ее суннитской форме), которой он был привержен всем своим умом и сердцем. Он поставил себе целью усилить натиск исламского мира на анклавы крестоноцев, чтобы как можно скорее заставить пришедших и-за моря «франков» убраться восвояси, туда, откуда они явились. Именно Нур эдДин заложил фундамент последующих успехов своего военнополитического продолжателя и идейного наследника Салах ад-Дина, завершившего успешное конрнаступление на левантийских «франков» с Запада. Кроме того, Нур эд-Дин внимательно наблюдал за предсмертной агонией измаилитского халифата Фатимидов в Миере, в чьем нарастающем и становящимся все более очевидном ослаблении султан усматривал для себя счастливую возможность восстановить полновластие той формы ислама, которую считал законной, истинной.

На мельницу Нур эд-Дина, по иронии судьбы, лила воду явная неспособность «франков» справиться с ситуацией. Потеря Эдессы стала сильнейшим ударом по имиджу «латинян», отправившихся во второе по счету «вооруженное паломничество» во главе с королем Франции Людовиком VII Капетингом и королем Германии (а не