Французская тропа - Вальдемар Лысяк

улыбаться, спрятал медальон и отвернулся. Я перестал для него существовать. Никогда больше после того я медальона уж не видел, хотя после беседы с Бернарди у меня появлялось желание заговорить с Того еще раз. Но при этом я чувствовал, что совершаю святотатство, поэтому сдержался.

С Бернарди, его сыном и зятем, я выпивал и играл в покер. Проиграл я немного, зато выиграл жизнеописание Того. Бернарди говорил, когда тасовал, когда раздавал и когда собирал банк. Сначала он меня выпытал и милостиво, наверняка из любви к "Перно", простил мне мое польское происхождение, поскольку во время войны какой-то польский орлик то ли подкузьмил его в делах, то ли увел у него девушку, во всяком случае, чисто по-сарматски обвел вокруг пальца. Вот что он рассказал: Зовут Того – Отаи-Того. Служил он у Тазиева[75], когда достали останки от Лаперуза. У Тазиева были хорошие ныряльщики и современная техника, только легкие Того были лучше самого современного оборудования. Во всей Меланезии тогда нельзя было найти лучшего ныряльщика. У Тазиева работал и мой брат, уже покойный, в прошлом году не вышел из под воды на Мальте. В затонувшем судне застрял, черт подери! От него узнал и я. Того достал со дна лагуны ту миниатюрку, видели уже?... Тазиев хотел поместить ее в коллекции, но Того схватился за нож… Врубаетесь?... Тогда-то Тазиев и выгнал парня. И на тебе, что именно тогда приключилась там какая-то группа туристов, то ли из Штатов, то ли Канады, черт его знает! Того увидел девушку, якобы, она была ужасно похожа на ту, с картинки. Ну, крыша у него и поехала. Захотелось ему ее поиметь, придурку несчастному. Он и выряжался, и раскрашивался, как оно у них в обычае. Когда те оправились в Австралию, он поехал за ними. В Сиднее ему сообщили, что она уплыла за море. Так он нанялся на панамское корыто помощником кочегара и каким-то чудом попал в Тулон, к Жану. Жан – это мой брат. Тот, блин, понятия не имел, что с ним делать, ну и отослал его ко мне. Словно посылку! Ладно, а мне что делать?! Прогнать его? Сидит, бедняга, и пялится в море, ожидая ее. Верит, что она к нему придет. Может ему кто так ляпнул, или сам надумал… Если кто подойдет, так он показывает эту ее картинку. Думает, может кто ее знает. Ведь какая шельма, а?... Ну а вы, чего от него хотите вы?

- Да ничего, просто он меня заинтересовал, не похож на других.

- Другой – не другой, только без шуточек над ним! Я этого не люблю.

Это все, что рассказал Бернарди. И этого было достаточно, чтобы вспомнить лицо Лаперуза и его Одиссею.

Жан Франсуа де Галоп граф де Ла Перуз родился в 1741 году в Ле Гуа (под Альби). Если существуют люди, которые с молоком матери впитали любовь к морю, то Лаперуз был как раз таким человеком. В 15 лет он вступил в военно-морской флот и в войне с Англией отличился мужеством и умом. Только география интересовала его гораздо сильнее войны, потому король Людовик XVI доверил ему командование исследовательской экспедицией. Два корабля, приданные экспедиции – "L'Astrolabe" и "La Boussole" – были новыми и превосходно оснащенными судами. Первым из них командовал Флерио де Ланжле, вторым – сам Лаперуз. Последнее предложение инструкций звучало так: "Его Королевское Величество оценит экспедицию как успешную, если все ее члены вернутся целыми и здоровыми".

Оба фрегата вышли из Бреста 1 августа 1785 года. Трасса вела через Атлантический океан, вдоль побережья Южной Америки, через Магелланов пролив в Тихий океан. 8 апреля 1786 года экспедиция добралась до легендарного Острова Великанов (остров Пасхи). Там нашли лишь немногочисленных, оголодавших обитателей и величайшую загадку этой части земного шара – колоссальные каменные лица, которые французы измерили, но которые до настоящего времени не утратили ни капельки своей тайны. О Боже, как это здорово, что есть еще на свете такие вопросительные знаки – в противном случае, нужно было бы мотать отсюда, куда глаза глядят.

Последующий маршрут вел через Гавайские острова в Порт Франс (23 июня) у северо-западных побережий Северной Америки. Здесь экспедицию ждал первый удар: две шлюпки, заполненные моряками, офицерами и учеными, разбились на скалах залива. Погиб двадцать один человек. Остальные и не предполагали, что это всего лишь первый сигнал рока, повисшего над экспедицией. В начале сентября французы добрались до Петропавловска на Камчатке, откуда Лаперуз выслал в Париж барона Лессепса с собранными ранее результатами исследований. Лессепс отправился через Сибирь на запад – он был единственным, кто вышел живым из этого несчастного путешествия.

После Камчатки повернули на юг, чтобы снова пересечь экватор. Дни и ночи мерного колыхания корпусов в безбрежной пустыне, поверхность которой поблескивала словно волнистая серебряная жесть, перемежаемая снежными султанчиками волн. Днями – подобно ласточкам, что перед бурей скашивают траву – по поверхности воды скользили стаи летучих рыб. Некоторые из них падали на палубу, расплющиваясь студенистой массой. По ночам за кораблями плыли звезды и фосфоресцирующие рыбы – свечи неба и океана.

Десятого декабря 1787 года из моря выплыл остров их мечтаний: Мануа, из самоанского архипелага. Остров висел в блеске зари, словно заколдованный дворец; казалось, что он плывет в воздухе, над самыми волнами. Суда радостно приближались к коралловому рифу, через который переваливались волны, чтобы затем стечь в тихую лагуну. Как только французы туда вошли, их корабли осадила туча лодок; на палубах зароилось от аборигенов обоих полов, все буквально потонуло в цветах и фруктах. Для оголодавших, исхудавших моряков этот контраст недавно покинутых снегов с зеленым островом, залитым ярким солнцем, был словно волшебный сон. В один момент – увидев преддверие Эдема – они забыли о трудах и пережитых тяжелых мгновениях. Перед ними открылся сказочный рог изобилия. Цветы, прекрасные словно грех, раскрывали свои чаечки, дразня чувства обещаниями запретных наслаждений. В расщелинах скал и сплетениях корней фиговых деревьев хихикали бесстыдные гномы, из лона земли сочились жизненные силы, кресла пульсировали в неисполненном желании, кровь превращалась в кипяток, что ритмично пульсировал в барабанных перепонках, разыскивая выход в греховном исполнении. Для измученных постом чувств материализовалось искушение в форме стройных, золотистых тел "вахине" в травяных юбках; девушек, открывающих свои груди так же свободно, как их европейские сверстницы – личики. Пахучими ночами эти женщины со смуглой кожей и очень белыми зубами, жаждающие их белой плоти со всеми приписываемыми ей божественными атрибутами, научили людей Лаперуза,