Французская тропа - Вальдемар Лысяк

Ученым известна любопытная теория малайских и полинезийских народов, в соответствии с которой, во всей вселенной, в человеческих организмах и в предметах находится "мана" – нечто, что по-нашему можно назвать силой или энергией. Основные ее концентрации должны, якобы, находиться телах предводителей и в предметах, которыми те пользуются[72]. Это покрывается с теориями европейских и американских ученых относительно признаков "вождизма", закодированных в генах некоторых людей, а так же с исследованиями оружия и других предметов, принадлежащих шаманам и племенным вождям в Океании – такие предметы часто являются своеобразными "конденсаторами энергии", эманачию которой можно фотографировать аппаратами Кирлиана.

Жизнь – это явная тайна и, быть может, лучше верить в гномиков, чем в электрический ток, поскольку это не ворует поэзии у существования. К средневековому представлению о мире мы прибавляем очередные измерения, вплоть до "пространства-времени", но все не можем достичь до того, которое, возможно, является наиболее плодотворным – до иррационализма. Апостол рационального мышления, Декарт (в Японии его книги были бы энциклопедией юмора), научил Европу не замечать, как это наиболее возвышенное из измерений рушит очередные здания земных правд. Истиной является то, что предметы живут, а если нет, это означает, что и мы тоже мертвы. Даррел, тот самый Даррел, который в своей "Клее" упоминал о группе азиатских антропологов, прибывших в Европу, чтобы изучать наши обычаи и взгляды ("Через три недели ни одного из этих ученых уже не было в живых. Все умерли от невозможного сдержать смеха"), написал так же, что "истина существует независимо от фактов; ее не беспокоит, если доказательства ее отрицают". Так что давайте опасаться думать, что в мире существуют два вида творений – полностью живые и полностью мертвые, и что лишь первым приписано страдать, а вторым – быть безразличными статистами и определяться степенью полезности. Стулья и кресла живут нашей жизнью и – бывает – умирают нашей смертью. Доказательством этого может служить кресло д'Эльбе.

Метафизика стульев. Исследователь, который в будущем пожелает в нее углубиться, в одной только Франции найдет десятки объектов для изучения. Разбросанные по музеям, дворцам и частным коллекциям, они рассказывают о собственных связях с людьми, о своем победном влиянии на живые существа. Так кто же творит явления, а, Декарт? Это короли моделируют характеры своих тронных сидений, или, скорее, троны формируют характеры тех, кто к ним стремится, и личности царствующих особ? Кресло с соломенной плетенкой вместо спинки, в котором Наполеон проводил в Лонгвуд долгие последние часы, высиживая конец Ампира. Величественное кресло, в котором Людовик XVIII принимал военный парад с балкона дворца Тюильри, демонстрируя тем собственную женственность (солдаты плевались, видя такое). Снабженное подвижной подставкой для письма и ящичком с письменными приборами кресло Вольтера в Музее Карнавалет – соучастник создания шедевров. И стулья смерти. Деревянное, с большими колесами, которые приводились в действие рычагами и передачами, инвалидское кресло (тоже находящееся в Карнавалет) члена террористического триумвирата (Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон) Кутона; именно на этом кресле паралитик, мстящий за собственную судьбу, подкармливая сотнями здоровых жизней гильотину, в конце концов, отправился в ее ненасытную пасть. Сотни стульев и кресел, которые можно осмотреть и исследовать. Они не свидетели – соучасники и со-виновники истории. Они не рассказывают о жизни своих владельце, рассказывают о собственных переживаниях.

Метафизика кресел и стульев, какая замечательная тема! Что, неужто это тема, не достойная драмы? В таком мнении таится бездна ереси. Все, что живет, достойно драмы, а для меня предметы живут. Нет такой вещи, о которой невозможно было бы создать эпопеи. Любая вещь, даже телефонная книжка и ночной горшок могут служить этой цели. Понятное дело, не всякая телефонная книжка и не всякий ночной горшок. Вы смеетесь? Поглядите тогда на старую шведскую телефонную книгу, в которой размещаются рядом:

"Бернааб Олаф – пекарь;

Бернадотт Густав – король".

Густав V ходил в общественные кинотеатры, ездил на трамвае, и любой гражданин мог ему позвонить. А теперь сравните с этой книжкой другие телефонные перечни эпохи. А еще можно описать историю серебряного ночного горшка, который в 1974 году полк британских гусаров Рейнской Армии подарил принцессе Анне. Этот ночной горшок является символом упомянутого воинского соединения, начиная с 1813 года, когда он стал трофеем, добытым в Испании от удиравшего Иосифа Бонапарте. Горшок прошел с полком десятки кампаний, и в случае необходимости гусары заражались боевой яростью, зная, что ему угрожает неприятель. Его берегли словно полковое знамя, а может даже старательнее, и, в соответствии с обычаем, во время армейских торжеств офицеры полка пили шампанское из этого "кубка". Ночной горшок – символ, ну разве это не тема! Тема для фарса, быть может, но, в конце концов, чего нельзя свести к фарсу на этом веселом свете, который настолько жесток – как сказал Уайльд – что к нему просто нельзя относиться серьезно? Кресла моих увлечений – это как раз те стулья, с которыми поступили жестоко, причем, очень. Их расстреляли.

"Расстреляли" – вовсе не означает, что в них просто стреляли. Стул, в который стреляли, можно найти в Дедвуде (Южная Дакота). В 1876 году один из лучших "ганфайтеров" в истории Дикого Запада, дедвудский шериф, Джеймс Батлер Хикок, прославленный литературой и кинематографом как Дикий Билл Батлер, играл в салуне свой последний покер. На столе лежало 300 долларов, Хикок получил от раздающего фул и открыл игру. В этот момент к нему сзади подошел известный бандит, Мак Колл, и всадил весь барабан в спинку стула. Пули прошли навылет. Так тогда это делалось в тех местах, это тоже было чем-то вроде покера. Ты убивал, чтобы стать "типом, который убил Брауна!", а потом снова, чтобы переторговать эту славу и сделаться "типом, который убил того типа, что убил Брауна!" И так далее. До сегодняшнего дня американские игроки в покер называют фул, что был тогда у Хикока (три туза плюс две восьмерки) "фулом смерти", а туристы изо всех штатов съезжаются в Дедвуд, чтобы поглядеть на продырявленный словно сито и украшенный пятнами красной краски "стул смерти". Это, как раз, и есть стул, в который стреляли. Расстрелянные стулья и кресла ставили перед расстрельным взводом. Разница в этом.

Кресло для расстреливаемого вовсе не было жестом милости. Оно должно было опозорить, особенно солдата, который считает честью умирать стоя. Кресло предлагали или заставляли сесть в него, привязывая. Маршал Мюрат, которого Бурбоны расстреливали 13 октября 1815 года, отодвинул кресло с презрением. Не каждому было это дано.