Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

Отвлекшись ненадолго на Фоконье, Пайян пытается навести порядок и определить цели Коммуны. Впрочем, в силу того что предыдущую ночь ему не давали спать сотрудники КОС, а сегодня днем он пережил арест и угрозу тюремного заключения, он охрип. Воспользовавшись затишьем в заседании, он обедает[706], раз уж ему столь предусмотрительно принесли еду и вино. За обедом к нему подходит командир батальона секции Соединения Жан Ришар, который нетерпеливо говорит, что получил от КОС указание не подчиняться Анрио, однако в тюрьме сейчас не только Анрио, но и оба его преемника – Эмар и Фоконье. Кому же, спрашивается, он должен подчиняться? Пайян в задумчивости обводит комнату глазами – и тут его осеняет:

– Граждане! Среди нас ветеран армии, истинный санкюлот и добропорядочный гражданин. Я предлагаю его в качестве нашего временного главнокомандующего![707]

Предложение без проволочек ставится на голосование и тут же утверждается. Временно исполняющим обязанности Анрио становится и в мыслях не имевший ничего подобного адъютант первого легиона Кристоф-Филипп Жио.

Жио совершенно изумлен – не сказать потрясен. У него был обычный рабочий день, он вернулся в свою секцию около 16:00, чтобы заняться подготовкой к фестивалю Бара и Виала. О том, что произошло нечто чрезвычайное, он узнал, услышав générale, бой всеобщего сбора. Но, не будучи полностью осведомленным о декрете Конвента против Анрио, он обратился за разъяснениями к неуловимому Фоконье, начальнику своего легиона, и сопроводил его сюда, в Ратушу.

Теперь толпа кричит Ришару:

– Больше не о чем беспокоиться. Вот ваш генерал!

Первая реплика Пайяна в адрес только что назначенного командира НГ: «Mon brave, как вас зовут?» Возможно, мельком ему доводилось видеть Жио в Якобинском клубе. Но один из свидетелей считает, что Пайян выбрал этого «усача» из-за великолепной, свирепого вида, растительности на лице[708]. Впрочем, пусть даже он и выглядит подобающим образом, при повторном взгляде на него Пайян понимает, что, возможно, поторопился с выбором: он быстро назначает помощником Жио своего родного брата Эспри[709], кадрового военного, который случайным образом в данный момент оказался в Париже и в этом зале.

Жио, может быть, и выглядит стойким, но, конечно, не чувствует, что в состоянии адекватно ответить на те вызовы, которые потребует от него свершившаяся метаморфоза. Вскоре после повышения, во время дежурства на площади Коммуны, его поздравляет друг. Сделав небольшой пируэт, Жио насмешливо восклицает:

– Ну и попал же я! Да мне ведь разве что мешком с картошкой командовать![710]

Неожиданным образом, после закончившегося для него провалом явления Фоконье, в зал Совета прибывает еще один начальник легиона – в теории лояльный Конвенту. Это Оливье[711], исполняющий обязанности главы шестого легиона; он также самостоятельно взял на себя задачу проинформировать Коммуну о приказе Конвента арестовать Анрио и его помощников.

К этому моменту Флёрио и Пайян уже осознали драматический потенциал, реализующийся в момент, когда Конвенту публично отказывается в легитимности: депутаты мгновенно преисполняются энтузиазмом. Флёрио издевательским тоном зачитывает декрет. Пайян выражается без обиняков: по его словам, документ есть свидетельство заговора, направленного на уничтожение патриотов. «Мы можем предотвратить его, приняв жесткие меры». Далее он говорит о «безграничном ужасе Национального конвента» в противовес Коммуне, которая теперь является «единственным и не имеющим аналогов представителем народа». Выхватив декрет из рук Оливье, он топчет его ногами, ругая его авторов последними словами: «негодяи и ничтожества, которые отказались служить народу, чтобы потакать бандитам». То, что делает Конвент, кричит он, равносильно деятельности «отвратительной “Комиссии двенадцати”». Он имеет в виду комиссию, созданную жирондистами в апреле-мае 1793 года для изучения потенциала Коммуны к восстанию. Этот орган вызывал в народном движении сильнейшее раздражение – и гнев вылился в journée 31 мая.

Пайян приказывает арестовать Оливье и его свиту. Вскоре к этой компании присоединяется жандармский офицер Дежен, который осмеливается донести до Коммуны приказ Конвента явиться в зал заседаний; за эту инициативу он объявляется предателем. Однако в начавшейся суматохе Оливье удается ускользнуть и вместе со своими приверженцами вернуться в секцию Ломбардцев, где он немедленно отдает приказ всем секциям шестого легиона перестать исполнять приказы Анрио. Решение выглядит несколько запоздалым.

18:30

МЭРИЯ И ШТАБ-КВАРТИРА ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ, ОСТРОВ СИТЕ

Руководство полиции знает, что муниципалитет делает все возможное, дабы собрать национальных гвардейцев на площади Коммуны. Но их беспокоит и то, что в защите нуждается и их собственный штаб. На набережной Нового рынка, расположенной сразу за набережной Орфевр, собираются толпы людей, и, хотя это могут быть всего лишь протестующие против максимума заработной платы, ситуация остается нестабильной. Полицейские знают также, что Революционный комитет секции Революции, в которой находится их штаб-квартира, уже заявил о своей поддержке Конвента[712].

Полицейский чиновник Понс Таншон, гравер по профессии, сегодня вечером пропустил дежурство в тюрьме Тампль – ему хотелось остаться в гуще событий. Он лично знаком с Жан-Батистом Ван Эком[713], командиром батальона НГ соседней секции Сите. Таншон направляет Ван Эку официальное сообщение с просьбой привести в мэрию вооруженные силы.

Ван Эк присутствовал в Конвенте на утренних дебатах, и, несмотря на то что другие реагировали на происходящее ликующими криками, лично он покинул зал в серьезных сомнениях. Явно происходило нечто в высшей степени неправильное; его особенно потрясло, что Робеспьеру было отказано в праве выступить в свою защиту, как того требуют процедура и элементарная справедливость. Ему трудно отказаться от глубокого уважения к Робеспьеру, поэтому он все еще сомневается. Ранее днем он получил от Анрио приказ привести 50 своих людей на площадь Коммуны. Он отреагировал положительно – несмотря на то что декрет Конвента об аресте Анрио приняли в его присутствии. Но затем приходит приказ Таншона – который заставляет его задуматься, не слишком ли глубоко он влезает в то, что не в состоянии контролировать.

Посоветовавшись со старшими офицерами, Ван Эк решает привести артиллерию секции в полную боевую готовность, а отряд войск под командованием ротного командира Берже направить к мэрии. На вопрос Берже, что тот должен делать, когда окажется там, Ван Эк отвечает: «Вы будете вести переговоры с Таншоном». Ротный и его подчиненные уже собираются уходить, когда Ван Эк – видимо, импульсивно – решает их сопровождать. Они заходят во двор мэрии. Оттуда появляется крайне довольный Таншон, который берет Ван Эка под руку и ведет его в полицейский участок[714]. Ему очень хочется привлечь его к сотрудничеству.

18:30

ТЮРЬМА ТАЛАРЮ (СЕКЦИЯ ГОРЫ) И ДРУГИЕ ПАРИЖСКИЕ ТЮРЬМЫ

– Великий арест Робеспьера-Катилины и его сообщников![715]

Тюрьма Таларю расположена к северу от Пале-Рояля, и до ушей заключенных доносятся с улицы крики: что-то случилось. Надзиратели спешат заткнуть газетного торговца – им ни к чему волнения среди заключенных.

– А пошел ты к чертовой матери! [Слышат заключенные ответ торговца.] Бедняги сидят там и ничего не знают – а должны бы!

Весь день по парижским тюрьмам медленно расползается чувство леденящего ужаса. В тюрьме монастыря английских бенедиктинцев, где содержатся многие из «семидесяти трех» – сторонников жирондистов, – Луи-Себастьен Мерсье и другой депутат, бретонец Оноре-Мари Флёри, уже в полдень поняли, что в городе творится что-то неладное[716]. Тюремщики, похоже, тоже начеку. Они заперли заключенных в камерах и то и дело устраивали проверки, запрещая им общаться друг с другом.

Известие об аресте Робеспьера вызывает восторг. Но что будет дальше? Не выльется ли это в триумф радикалов, потворствовавших расправе над заключенными? Ведь все эти Колло, Бийо, Бареры и Вадье относятся к террору с тем же энтузиазмом, что и Робеспьер. И действительно, в некоторых