Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон

Она обошла голосящего младенца и его скандальных родителей, потом переступила через старика и молодую женщину, видимо его дочь, у которой спина была скрючена, как побег папоротника. Похоже, несчастная страдала той таинственной болезнью, от которой искривляется позвоночник, и теперь они с отцом шли в Исэ молить богиню Солнца об исцелении.

Хозяин дома сидел возле очага и, казалось, не обращал внимания на шум и вонь. Он мастерил себе сандалию, — надев две петли из бечевок на длинные мозолистые пальцы правой ноги, мужчина оплетал их такими же бечевками из рисовой соломы. Кошечка перешагнула через выставленную вперед ногу и даже не извинилась за свою грубость.

Она злилась не потому, что не смогла найти лучшего места для ночлега, — она была в ярости от того, что позволила обокрасть себя. Только темнота останавливала ее от того, чтобы не кинуться в погоню за подлой тварью. Наверно, женщина на дороге, притворявшаяся пострадавшей, сумела стащить кошелек, когда ухватилась за Кошечку.

— Бака! (Балда!)

Это было грубое слово, и сама Кошечка никогда не произнесла бы его, но брат Касанэ мог себе это позволить. И, пробираясь в полной тишине мимо запертых лачуг по грязным улицам Мисимы, она снова и снова бормотала это слово, чувствуя удовольствие от толчка, с которым оно срывалось с губ. «Бака!» — пробормотала она и сейчас. Единственный свободный клочок пола обнаружился в заднем углу помещения, возле старухи, которая спала на обрывке циновки, свернувшись в клубок. Этот угол был хорош еще и тем, что находился рядом с задней дверью. Кошечка и Касанэ пробрались туда и прислонили свои вещи к стене. Тут же раскормленные блохи облепили лодыжки женщин, и Кошечка пожалела, что потеряла пудру против них у парома в Кавасаки.

— Ну и здоровенные здесь тараканы — хоть в телегу запрягай! — Касанэ прихлопнула одного из них запасной сандалией.

Тараканы кишели на связках сушеной рыбы, нанизанной на веревки и подвешенной к бревенчатым стропилам лачуги. Они ползали по растрескавшимся стенам ночлежки. Корзина с просом, стоявшая невдалеке от странниц, была усыпана пометом этих насекомых.

Касанэ несколько раз топнула, чтобы разогнать тараканов, и расстелила циновки.

— Зря мы не взяли постель у этой скупердяйки, — тихо сказала она, растирая своим полотенцем ступни Кошечки, чтобы согреть их.

Та удивленно уставилась на свою служанку: уж не сошла ли Касанэ с ума?

— Тогда тысячерукая Каннон благословила бы нас своей божественной милостью, — продолжала та торжественно, но с едва заметным насмешливым огоньком в глазах.

Кошечка чуть не задохнулась от изумления и с сомнением взглянула на служанку.

— Я хочу сказать: нам понадобится тысяча рук, чтобы чесаться!

Когда малыш прекратил рев, набирая воздуха для новых воплей, Кошечка услышала громкий шум, доносившийся со двора — там кто-то сильный выдергивал пучки соломы из нижнего края крыши.

— Ах ты, наглец! — крикнула в ночную темноту хозяйка ночлежки, распахнув дверь. — Убери отсюда свою мерзкую скотину, или я вышибу из нее дух.

И, схватив увесистый булыжник с земли, она запустила им в голодную лошадь и ее хозяина — почтового слугу, который пытался украдкой позволить своему животному подкормиться.

— Блохи, вши, у подушки фыркает лошадь, — тихо прочла Кошечка для удовольствия Касанэ.

— Ты сам сочинил эти стихи, младший брат?

— Нет, их написал мастер Басё.

Это стихотворение из знаменитого путевого дневника Басё утешило Кошечку: сам великий мастер останавливался в такой же скверной гостинице, как эта.

— Мне нужно кое-куда выйти, — сказала она Касанэ. — Последи за вещами.

Кошечка знала, что у нее не будет спокойно на душе, пока она не проверит, куда ведет задний выход. Она зажгла свой фонарь, и хозяйка гостиницы с жадностью посмотрела на него. Кошечка поняла, что та непременно потребует у нее этот светильник утром, как часть платы за ночлег.

Стоя на гнилой доске, Кошечка потушила фонарь, выждала, пока ее глаза привыкнут к темноте, и внимательно осмотрела крошечный заваленный хламом дворик.

После недавних дождей он превратился в топкое болото и под уклоном спускался к чернеющему вдали оврагу. Кошечка нашла короткую крепкую палку и поставила ее возле тяжелых деревянных ставней, применявшихся во время грозы. Потом надела изношенные гэта, предназначавшиеся для путешествий в отхожее место. Его легко было отыскать даже с закрытыми глазами.

Вернувшись в гостиницу, Кошечка увидела, что супруги с крикливым ребенком раздули очаг, и на нем уже весело булькает рисовая каша. Та как раз поспела, и мать принялась кормить ужином своего крикуна. За едой мальчуган успокоился — к величайшей радости окружающих.

Касанэ, подвесив котелок над огнем, тоже варила в нем ту горсть риса, которую получила утром как подаяние. На маленьких вертелах из бамбука она также жарила нарезанные тонкими ломтиками грибы, которые, словно по волшебству, высыпали вдоль Токайдо после теплых дождей. Касанэ собрала эти дары природы в горах, промыла в хрустальном ручье и уложила в сундучок, завернув в оболочку, снятую со стеблей бамбука. Теперь она поливала грибы соевым соусом, купленным в Одаваре. Запах еды заглушил вонь ночлежки, и у Кошечки заурчало в животе.

Несмотря на готовящийся ужин, Кошечка смотрела на окружавшую ее нищету с мрачным видом, стараясь не замечать голодных глаз других паломников. Вскоре она поняла, отчего этот угол оставался пустым.

Между искривившимися досками двери образовались широкие щели, в которые задувал ледяной ветер, приносивший с собой запахи уборной. Кроме того, мимо беглянок постоянно сновали люди. Каждый раз, когда дверь распахивалась, легкий сквознячок превращался в мощный порыв холодного ветра.

Сплетенный из бамбука потолок служил одновременно полом для верхних помещений ночлежки и то и дело скрипел под невидимыми ногами гостиничных слуг. При этом с лежавших на чердачном полу соломенных циновок на Кошечку сыпался песок. Беглянка дрожала от холода и куталась в свой дорожный плащ.

— Как ты добыла у скупердяйки уголь для готовки? — тихо спросила она у Касанэ, когда та поставила перед ней две маленькие чашки риса с темными ломтиками жареных грибов наверху.

— Отдала ей свою книгу, — ответила Касанэ, откидываясь на пятки в ожидании, пока госпожа поужинает. Только после этого она сможет поесть сама.

Кошечка долго держала чашку в руке, наслаждаясь теплотой и округлостью ее стенок и ароматом еды.

— Ты отдала свои «Весенние картинки»? — спросила она, жадно глотая ужин. Грибы и горячий рис были восхитительны.

— Они мне не понадобятся, — сказала Касанэ, опустив голову, словно обращалась к полу, — никто никогда не возьмет теперь вашу несчастную и жалкую служанку в жены.

— Не будь в этом так уверена. — Палочками для еды Кошечка указала Касанэ на ее чашку, делая знак, чтобы та начинала есть: она понимала, что Касанэ тоже