Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

И все-таки этот план – хотя и оказавшийся успешным – обошелся слишком уж дорого.

Канте смотрел, как целители, выбравшись из своих экипажей, начинают оказывать помощь раненым. В другом месте среди трупов уже расположились клирики в черных одеждах, помазая павших ароматическими бальзамами, призванными привлечь внимание богов. Канте признавал необходимость их усилий.

«Равно как и наших собственных…»

Впереди предстояли трудные дни. Кисалимри должен был быть объединен, находиться под одним правлением, в одних руках. Канте повернулся к Аалийе, понимая, что перед ней стоит самая трудная задача – удержать разросшийся Вечный Город в целости и единстве, пока по всему Венцу будет пылать война.

Словно подтверждая это, мостовая вдруг затряслась у него под ногами. Воды залива вдали задрожали вместе с ней. И хотя это небольшое землетрясение быстро утихло, оно послужило напоминанием о том, что худшее еще впереди.

Канте перевел взгляд на север.

В следующем месяце ему предстояло опять отправиться в Халендию. Припомнилось предупреждение Тихана о надвигающейся угрозе со стороны Элигора – о том, что отведенный их группе срок неуклонно сокращается.

И одно опасение с каждым днем лишь росло.

«Как бы мы уже не опоздали…»

Глава 46

– Время пришло, – торжественно провозгласил целитель Оркан, стоя в дверях спальных покоев королевы. – Мы не смеем ждать еще даже самую малость.

Микейн поднялся с дивана, на котором спал бо́льшую часть ночей, с трудом подавив стон и страшась того, что должно сейчас произойти – хотя и испытывая облегчение от того, что его бдение подходит к концу.

Торин подошел ближе и протянул руку, чтобы помочь ему подняться на ноги. Капитан, который прибыл с полуденным колоколом, принес известия из Южного Клаша – в том числе о пленении принца Мариша два дня назад. Весть была разочаровывающей, хотя и не неожиданной. Кроме того, принц был все еще жив, заточенный в императорскую темницу. Такая щедрость со стороны императрицы могла сослужить Микейну добрую службу – хотя бы тем, чтобы позволяла назначить Маришу более достойное наказание за его недавние промахи.

И все-таки в данный момент все это не имело абсолютно никакого значения. У Микейна были гораздо более серьезные заботы.

Встав, он проигнорировал протянутую руку Торина. Король не хотел показывать хоть какую-то слабость, даже несмотря на тяжесть в животе и отчаяние в сердце.

«Я должен быть сильным – ради Миэллы, ради моего ребенка…»

Потом он выпрямился, поправил серебряную полумаску и направился к двери – вначале слегка запнувшись, а потом более твердым шагом. Хотя дыхание у него все еще оставалось тяжелым – Микейн все никак не мог справиться с напряжением, сдавившим грудь.

Торин последовал за ним.

– Сир, вы не обязаны при сем лично присутствовать… Никто вас не осудит.

Микейн повернулся, чтобы рявкнуть на Сребростража, но прочел неприкрытое беспокойство на его багровом лице. Гневный рык увял до тихого бормотания:

– Я… я должен.

Торин утвердительно кивнул.

– Тогда я тоже должен.

Промолчав, Микейн лишь благодарно коснулся его руки.

Они вместе подошли к двери спальни. По отношению к целителю Микейн был расположен куда как не столь снисходительно. Оркан был единственным лекарем, пережившим чистку, последовавшую за помещением Миэллы в эту поганую кровожитницу. Теперь ему помогали двое Исповедников – Ифлелены, искусные в обращении с таинственным инструментом, поддерживавшим жизнь в теле королевы.

Вызывающе вскинув голову, Микейн обратился к нему:

– Миэлла вынашивает ребенка всего лишь восьмой месяц. Столь рано извлекать ребенка из ее утробы – это очень большой риск, насколько я понимаю?

Оркан опустил взгляд.

– Видите ли, я… то есть мы надеялись, что у нас будет гораздо больше времени.

Микейн заметил, что целитель пытается дать ему понять, что вина тут не только его – что это решение было принято не им одним.

Сглотнув, Оркан бросил взгляд в спальню.

– Исповедник Врит говорит, что мы должны действовать безотлагательно, если надеемся спасти ребенка. Он уверен, что при должном уходе младенец все-таки сможет пережить это появление на свет и даже благоденствовать после него – благодаря некоей алхимии, известной лишь священному братству.

Микейн глубоко вздохнул. Этот его вопрос не ставил своей целью получить какие-то объяснения. Разговоры об опасности для ребенка шли уже всю прошлую неделю, поскольку Миэлла все больше слабела на своем медном ложе. Он потребовал ответа лишь для того, чтобы подольше не входить в отведенные ей покои.

«Когда я опять покину их, моей королевы не станет уже на самом деле».

И все же этот путь был предначертан с того самого момента, как он приправил ядом ее вино. Теперь Микейн уже не мог отступить ни на шаг. Протиснувшись мимо Оркана, он вошел в спальню. Ложе кровожитницы было по-прежнему прикрыто занавесками, как будто трагедию внутри следовало прятать не за одними лишь дверями комнаты.

Микейн направился туда, сопровождаемый по бокам Орканом и Торином и слыша сосредоточенные шепотки со стороны тех, кому был поручен уход за Миэллой, – в том числе с более резкими согласными, выдающими восточный акцент Врита. Спина Микейна уже напряглась от отвращения и ярости. То, что обещали Ифлелены – что ребенок выживет после яда, – теперь балансировало на острие кинжала.

Подойдя к занавескам, он отдернул одну из них. В нос ему ударил запах бальзамов и желчи. Зная, что конец близок, этим утром здесь побывал клирик, который намазал лоб Миэллы благовониями, дабы отметить ее переход в лоно Матери Снизу. Микейн заметил темную звездочку от этих священных масел у нее на лбу, почти черную на фоне болезненно-желтой кожи.

Он сжал кулак, пытаясь держать свое горе в узде.

«Я должен оставаться сильным для того, что должно произойти».

Врит жестом попросил его отойти в сторону.

– Если желаете, Ваше Величие, вы можете постоять здесь, пока мы будем извлекать вашего ребенка из материнской утробы.

Микейн вспыхнул в ответ на то, что прозвучало для него как приказ, однако медленно отодвинулся вправо, слишком удрученный, чтобы даже огрызнуться.

Вместо этого он не отрывал взгляда от лица Миэллы. Клирик плотно закрыл ей веки, как будто она уже была мертва. Но это было не так – пока что. От трубки, торчащей у нее из горла, при каждом ее принудительном вдохе поднимался пар – в такт хриплому шипению какого-то механизма позади нее. Вокруг трубок в ноздрях надувались и лопались пузыри слизи. В зияющей у нее под подбородком впадине вскрытой грудной клетки по-прежнему мерно вздымались и опадали мертвенно-бледные легкие. Сердце вздрагивало с каждым ударом, пока Миэлла изо всех сил старалась