Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

другой стороны, необоснованные жестокость и разрушения считаются симптомами некоторой физиологической слабости или болезни. Злодеяния редко бывают добровольными или планомерными и совершаются кем-то одержимым эстетикой ужаса и боли как искусства.

В египетской космологии у Осириса – царя, мифического образа известного, Великого Отца – есть противоположность – бессмертный злой брат-близнец Сет, который в конечном итоге умертвляет его. Четыре тысячи лет спустя мораль этой великой истории так и не усвоена: неспособность понять природу зла ведет к его окончательной победе. По прошествии жестокого и кровопролитного XX века мы столкнулись не только с непониманием зла, но и с отрицанием самого его существования. А дьявол больше всего жаждет невидимости.

Я потратил много времени на описание сущности культуры и способа ее возникновения. Великий Отец защищает от ужасов неизвестного, помещает нас в священное пространство и не допускает туда ничего невыносимо чуждого. Культура порождается процессом, основные черты которого запечатлены во всепроникающих и повторяющихся мифах о герое, который добровольно встречается с драконом неизвестного, разрубает его на части и создает из них мир. Он тот, кто побеждает слишком долго правящего дряхлого тирана и освобождает из плена девственную мать. Такие мифы удивительно амбивалентны по своей природе: естественный мир бесконечно созидателен и разрушителен; единая социальная среда одновременно истязает и защищает. Однако до сих пор мы говорили о том, что герой одинок. Это означает, что наша история далека от завершения. Двойственность, характеризующая составные элементы опыта, распространяется и на человека. Он способен на темные мысли и разрушительные действия, так же как общество и природа.

Мифология придает общей характерной способности людей творить зло индивидуальные черты, подчеркивая соседство хаоса и порядка. Непримиримый противник героя – это темная личность, которая уклоняется от контакта с неизвестным или отрицает его существование, вместо того чтобы активно приближаться и исследовать; коварный «советник», ускоряющий распад, а не обновление общества. Его образ очень сложен, как и сам этот феномен. Он тщательно разрабатывался на протяжении веков: правильное понимание природы зла пугает, и в некотором роде этот страх благотворен. Он намеренно заключается в повествование, в общую память человечества. Наверное, лучшим «плохим примером» здесь является фигура христианского дьявола. (Скрытое или явное) подражание ему ведет к катастрофе; истории, которые изображают его основные черты, можно рассматривать как поучение: они наглядно показывают последствия обиды, ненависти, всепоглощающего высокомерия и ревности.

Зло, как и добро, не статично: оно не означает простое нарушение правил и не является всего лишь агрессией, гневом, грубой силой, болью, разочарованием, тревогой или ужасом. В одном случае нечто является плохим, в другом – совершенно необходимым, и это очень усложняет жизнь. Как я уже отмечал ранее[464], ответ на вопрос «что такое добро?» следует искать в так называемой метаобласти: более глобальная загадка – учитывая контекстно-обусловленную природу добра – заключается в том, каким образом закономерно появляются бесконечные ответы на вопрос «что такое добро?» Это качество превращается в совокупность обстоятельств, благодаря которым процветает нравственность, или представляет собой сам процесс ее формирования. К вопросу «что же тогда зло?» следует относиться аналогичным образом.

Зло – это неприятие и вечное противодействие процессу творческого исследования, гордое отрицание неизвестного и сознательный отказ понять, преодолеть и преобразовать мир общества. Кроме того (и как следствие), зло есть ненависть к добродетельным и мужественным людям именно за эти качества, а также желание распространить тьму из любви к тьме там, где может быть свет. Дух зла лежит в основе всех действий, которые ускоряют одряхление мира и питают желание Бога утопить и уничтожить все сущее.

Великое зло легко опознаваемо, по крайней мере по прошествии времени. Обычно оно является результатом действий другого (хотя бы при их истолковании). Мы воздвигаем бесчисленные памятники жертвам холокоста и клянемся никогда не забывать. Но что именно мы вспоминаем? Какой урок мы должны извлечь? Современники не знают, как произошел геноцид евреев, что́ шаг за шагом делали или не делали участвовавшие в нем люди, что́ подтолкнуло их на эти зверства. Мы понятия не имеем, что или кто заставило немецкое общество совершать злодеяния. Как, например, Гитлер мог не поверить в свою правоту, когда все вокруг с радостью спешили исполнять его приказы? Разве не нужно обладать исключительной силой характера, чтобы устоять перед искушением абсолютной властью, свободно предложенной, дарованной народом или даже полученной благодаря настоятельному требованию? Как смог бы человек сохранить должную скромность в таких условиях? У большинства из нас есть личные недостатки, которые ограничиваются социальной средой. Окружающие люди сдерживают наши невротические наклонности. Из заботы они жалуются и протестуют, когда мы теряем самоконтроль и слишком далеко заходим в своей слабости. Если все вокруг думают, что вы спаситель, кто будет указывать на ваши ошибки и предостерегать? Это, разумеется, не оправдание Гитлера. Просто в нем было слишком много того, что присуще человеку. Что означает это утверждение? Гитлер был человеком, Сталин и Иди Амин – тоже. Так что же значит быть человеком?

Наши тиранические наклонности и нравственное разложение обычно проявляются в узких областях личной власти. Мы не можем обречь миллионы людей на смерть по собственной прихоти, потому что у нас нет для этого ресурсов. В отсутствие такой возможности мы лишь грубо обходим ближних и хвалим себя за нравственную добродетель. Мы прибегаем к агрессии и силе, чтобы подчинить зависимых людей своей воле, или используем болезнь и слабость, чтобы сыграть на сопереживании и обманом проложить тайный путь к господству. Если бы представилась такая возможность, сколькие из нас не стали бы Гитлерами при наличии амбиций, преданности убеждениям и организаторского таланта (что крайне маловероятно)? Недостаток мастерства, однако, не является нравственной добродетелью.

Многие короли становились тиранами или погрязали в разврате, потому что они были людьми, и многие люди становились деспотами или морально разлагались. Мы не должны говорить «больше никогда», вспоминая о холокосте, потому что не понимаем этого явления, не понимаем самих себя, а вспомнить то, что не было понято, невозможно. Очень похожие на нас люди совершали зверства во время Второй мировой войны (сталинского режима или революции в Камбодже под предводительством Пола Пота…). «Никогда не забывать» означает «познать себя» – признать и понять злого близнеца и смертельного врага, который является неотъемлемой частью каждого человека.

Склонность к героизму – архетипический спаситель – это вечный дух, то есть основной и постоянный аспект личности. То же самое верно и в отношении противоборствующей тенденции: способность к бесконечному отрицанию и желание заставить страдать за то, что некто или нечто посмело появиться на свет, является неискоренимым внутрипсихическим свойством человека.