Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

что все эмоциональные порывы – будь то желание в сотый раз вымыть руки, или радость от сдачи экзамена, или какое-то высказывание во время разговора – тоже продиктованы бессознательными мотивами. Все, что мы делаем, все, о чем думаем, – это и выражение сознательной воли, и симптом. Главная задача – удовлетворить «запрещенные» стремления.

Граница между психической болезнью и здоровьем, между «невротичным» и «нормальным», таким образом, не определяется как разница между психодинамическими процессами. Скорее это количественная градация: очевидно, все зависит от степени, в которой бессознательное, которое определяет наши действия, мысли и чувства, позволяет нам благополучно жить, получать удовлетворение, достигать поставленных целей.

Итак, ментальное здоровье определяется не только психологическим развитием, но и зависит от текущих условий жизни. Иногда человеку удается организовать свою жизнь так, что даже крупные эмоциональные конфликты оказываются решены вполне удовлетворительно. Порой цена этого – существенные ограничения пластичности.

Миссис Эдит Д., например, была успешной ассистенткой в университете. Она преклонялась перед профессором, с которым работала, и переносила на него свои эдипальные желания (отец, которого она идеализировала, рано умер). Долгое время пациентка была счастлива в браке. В 35 лет (по настоянию мужа, но и по собственному желанию) женщина решила завести ребенка – и все изменилось. Уход из университета и, прежде всего, разлуку с обожаемым профессором она пережила – естественно, подсознательно – как новую смерть отца. Ухудшились отношения с матерью (в детстве пациентка приписывала ей вину за потерю отца), возник перенос конфликтных отношений с отчимом на мужа. Эдит не могла спать, постоянно обвиняла мужа во всем (подсознательно: он хотел занять место отца/профессора) и пренебрегала им. Ровно через год после того, как женщина в третий раз покинула семейный очаг (она сбегала несколько раз), муж, который был не в состоянии все это терпеть, развелся с ней. Собственная дочь стала для пациентки олицетворением ненавидимой (в детстве) младшей сестры. Это выразилось в том, что Эдит стала слишком сильно заботиться о ребенке и слишком сильно за него бояться. Все люди «забирают» часть детства во взрослую жизнь, но в случае Эдит все было чересчур: символические переносы преобладали над реальными отношениями. Перенос отношений с отцом на рабочие отношения с профессором не доставлял ей особых проблем, а вот перенос образа отчима на мужа – напротив.

Поэтому, если вы хотите оценить психологическое развитие человека или его нынешнее состояние с психогигиенической точки зрения, недостаточно задаться вопросом, насколько он «в порядке» в настоящий момент. Важно, во-первых, выяснить, не переносит ли этот человек объектные отношения из своего детства на теперешние жизненные ситуации. Важно также оценить, насколько это далеко зашедший процесс: в некоторых случаях реальные отношения из-за этого серьезно страдают.

Опыт подсказывает, что страхи, появившиеся в ходе детских конфликтов, бывают более значительными. Кроме того, они растут по мере увеличения количества областей жизни, пострадавших после конфликта. Очень важна среда, которая может поддержать ребенка, а также важен его возраст. Защитные механизмы, которые «включаются» из-за регресса, с точки зрения психогигиены нужно трактовать как менее благоприятные, чем те, которые являются «более зрелыми». Это можно сформулировать так: сила и драматизм ранних детских психических конфликтов определяют меру будущих невротических страданий[79].

Конечно[80], обозначение «восприятие и переживание пугающего события» не исключает, что в проработке участвуют и подсознательные процессы[81]. Поскольку любой психический акт связан с психической динамикой конфликтов, реакция переживания является результатом защиты, то есть компромиссом, а не представляет собой «автоматический рефлекс, возникающий в ответ на свершившееся событие». При всей «нормальности» спонтанных реакций на развод невозможно найти двоих детей, которые реагировали бы на потерю одного из родителей одинаково. Причина в том, что один ребенок выражает свой гнев, тоску и нарциссическую обиду через агрессию, а у другого чрезмерное чувство вины может скрывать гнев по отношению к одному или обоим родителям. Вместе с тем, есть теоретическая близость между реакциями переживания и симптоматическим раздражением, которое Анна Фрейд описывает как обратимое нарушение развития (1962/1964, 1965). Здесь речь идет о новых формах компромисса, отчасти – о результатах преходящих регрессий, которые выражаются путем актуализации конфликтов в момент, когда сильно меняются условия развития. Среди таких изменений А. Фрейд называет разлуку с матерью, рождение сестер и братьев, болезни и операции, отправку в детский сад или школу; переход от эдиповой семьи к обществу ровесников, от игры к работе; новые или более частые проявления половых увлечений до пубертата и в подростковом возрасте, не связанные с семьей любовные отношения и т. д. (1962, 1956).

Концепция «реакции переживания», меж тем, сильнее фокусируется на моменте осознанного ужасного события. На мой взгляд, именно сознательное присутствие события – фактор, который объясняет, почему симптомы реакции переживания (временные нарушения развития) могут пройти сами по себе, исчезнуть, не оставив патологических следов.

Эти эмоции в первую очередь следует понимать не как бессознательные попытки защититься от текущего конфликта, вызванного раздражающим событием, но как изменившиеся проявления старых конфликтов. Это часть конфликта, а не его решения. История конфликта или защитных реакций во многом проясняет значение конкретного события, от нее зависит также «репертуар» аффективных реакций и набор стратегий преодоления. Эти аффекты и стратегии – «симптомы» реакции переживания – появляются, но текущая ситуация может быть по-прежнему перегружена конфликтами и вызывать сильную тревогу. Если окружению удается смягчить ситуацию, для пострадавшего ребенка это значит, что он справляется с проблемой. В этом случае описанные реакции («симптомы»), зависящие от более ранних конфликтов, могут потерять свое значение.

Наконец, следует учитывать, что часть проявлений реакций переживания и (или) временных расстройств развития может быть связана с событиями, которые Зигмунд Фрейд охарактеризовал как реальный невроз. Они коренятся главным образом не в детских конфликтах, а в прямом перенесении подавленных либидинозных и агрессивных[82]импульсов на нервные и соматические ощущения: это может быть беспокойство, возбудимость, нарушения сна, плохая концентрация и т. д. Невротические симптомы могут исчезнуть так же быстро, как появились, если жизненная ситуация начнет давать определенную степень удовлетворения. Ряд неврозов, описанных в ранней психоаналитической литературе, можно проанализировать, исходя из бессознательных конфликтов, на которых они основаны, с использованием более современных моделей (структурная модель, объектные отношения). Но сама возможность перехода нереализованных влечений в физические симптомы не является бесспорно доказуемой.

Родители должны обеспечить детям возможность восстановиться после травматичного для них развода. Не в последнюю очередь потому, что на них, взрослых, направлены эмоции, чувства и тревожные фантазии детей. Конкретные страхи ребенка оказываются реальными или необоснованными – в зависимости от поведения родителей. Все