Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

ребенке ограничивает и его самого, большие ожидания матери перегружают, а часто «добрые» педагогические концепты диаметрально противоположны тому, что иногда нужно детям – праву быть эгоистичными и злыми, сопротивляться и т. п. При этом у детей не должно возникать чувства, что этим они обижают мать. Педагогические представления матерей вроде матери Сенты – миролюбивый гуманизм. Предполагается, что сын/дочь приблизится к идеалу еще в детские годы. Но добродетелям нельзя научиться – это будет принудительное приспособление или невротическая замена. Приобрести такие навыки можно лишь на основе успешных отношений, удовлетворенных потребностей в любви и самоутверждении, а также через процессы идентификации с объектами, когда-то удовлетворявшими потребности и чувства ребенка. Конечно, даже в нормальных семьях встречается такое воспитание, и не все разведенные и одинокие матери таковы. Но по моему опыту, это распространенный случай. У этого есть вполне реальные причины. С одной стороны, существует концентрация на ребенке, вызванная потерей партнерских отношений: развод часто приводит к временной приостановке режимов отношений со взрослыми (женщина потерпела неудачу или ей не повезло). С другой – возможности для самоутверждения продолжают возникать, помимо роли матери. Есть и дополнительная причина – чувство вины за то, что развод причиняет ребенку боль и, возможно, вред. «Педагогическое внимание» в адрес ребенка имеет и функцию преодоления чувства неудачи как матери. Социальное давление, оказываемое на разведенных матерей, тоже немаловажно, его нельзя упускать из виду (ср. со с. 73 и далее). Женщинам приходится доказывать окружающим, себе и, прежде всего, бывшему мужу, что развод не повредил ребенку и что «я могу это делать сама». Школьные трудности, проблемы с поведением и другие отрицательные моменты в жизни ребенка, которые случаются и в лучших семьях, для разведенных матерей превращаются в опасность, так как могут стать причиной для скрытой дискриминации со стороны окружающих, а также причиной самоосуждения[118].

Однако ограничения и чрезмерные требования к ребенку также агрессивны. Агрессия, которую мать неосознанно переживает, может вытекать из обычной амбивалентности отношений «родитель – ребенок». Может быть связана с тем, что мать (сознательно или неосознанно) обвиняет ребенка в том, что брак распался. Иногда это следствие кризиса после развода или результат частичного переноса на ребенка чувств, испытываемых к отцу. Это особенно верно, если ребенок (прежде всего мальчик) постоянно напоминает матери бывшего супруга – внешне и в результате самоотождествления с отцом.

Негативно матери оценивают все, что имеет отношение к агрессии, в том числе нормальное конкурентное поведение, стремление побеждать, быть лучшим. Часто матери отвергают стереотипы мужской роли, хотя они абсолютно нормальны и являются обязательными этапами развития детей [119].

Мальчикам, которые страдают от недостатка мужской модели, будет особенно трудно развить мужскую идентичность. В определенных обстоятельствах самоутверждение может быть связано со страхом потерять привязанность близких и любимых людей. Может случиться и так, что эти мальчики, уже став мужчинами, всю жизнь будут подражать детскому мачо-идеалу, которого они когда-то были лишены. Девочкам в этом отношении полегче: отсутствие агрессивности свойственно социально приемлемому женскому облику, а получать нарциссическое удовлетворение они могут из других источников, с помощью красоты, шарма и идентификации с могущественной матерью – это придает им сил.

Нередко за сознательной агрессивной враждебностью матери скрывается неосознанное желание подчиниться ребенку, как когда-то мужу. То есть ребенок символически заменяет партнера. Такие матери порой стимулируют детей вести себя «по-мужски». «Приглашение» к агрессивности часто носит мазохистский характер, который играет известную роль в супружеских отношениях, и (или) характер подсознательного самоутверждения, смягчающего чувство вины: если ребенок ведет себя отвратительно по отношению ко мне, мне не надо испытывать укоры совести[120]. Эти противоречивые сигналы приводят детей к тяжелым внутренним конфликтам и могут усилить уже имеющиеся невротические проявления, как и нарушения адаптации.

Наконец, после развода симбиотическо-нарциссические желания и фантазии матери, знакомые нам по первому году жизни ребенка, возрождаются: ребенок опять становится ее частью, и она стремится формировать его в соответствии с собственным идеальным представлением о себе. Она стремится восстановить изначальное идиллическое двуединство симбиотического периода.

Ясно, что это – большая нагрузка для всех. Чрезмерные ожидания и требования матерей часто противоречат важным потребностям в развитии детей. Могут возникнуть агрессивные конфликты, которых мать всегда избегала, в итоге «управляемая разумом идиллия» отношений становится почвой для невротических процессов. В конце концов, такого рода педагогические амбиции матери могут препятствовать утверждению хороших отношений с отцом. Изложенное выше, как ни странно, в гораздо меньшей мере характерно для разведенных отцов, живущих с детьми. Мужчинам в нашем обществе удается гораздо эффективнее справляться с проявлениями детских агрессий.

9.7. «Ребенок останется со мной!» о роли самоуважения и власти в отношениях между матерями и отцами, живущими отдельно

Я уже говорил, что к причинам родительских трудностей как у матерей, так и у отцов относится продолжающаяся агрессия против бывшего партнера, чувство вины из-за развода и страх потерять любовь ребенка. Для многих отцов, живущих отдельно, актуальна еще одна проблема: развод они переживают не просто как разлуку с сыном или дочерью, а как потерю. Как часто можно услышать: «С кем останется ребенок?», или: «Если ты хочешь со мной развестись – пожалуйста, но ребенок останется со мной». Эти высказывания показывают нам, как часто определение права опеки переносится в измерение «выиграть-проиграть», даже когда с юридической точки зрения все происходит по взаимному согласию. Потеря ребенка представляет собой не только разлуку, но и лишение отцовских прав и влияния; она не просто болезненна сама по себе, но также представляет собой поражение, тяжелую нарциссическую обиду. Трагедия в том, что продолжение отношений с ребенком не закрывает нарциссическую «рану», а лишь увеличивает ее: отношения с ребенком требуют продолжать противостояние с матерью, а это унизительно. Если отец ради блага ребенка воздерживается от выяснений в суде, у него вообще нет права защищать свои отношения с ребенком. Встречаясь с ребенком, отец его у матери «одалживает», и это возможно лишь при соблюдении всех материнских инструкций. Отец перестает быть похожим на ответственного отца, это скорее старший брат, которому мать временно доверяет ребенка для присмотра или совместной игры. Отношениям отца с детьми угрожает опасность – ведь роль сильного отца-защитника, примера для подражания теряется. «Когда я забираю Гудрун, почти всегда происходит скандал между ней и матерью, – рассказал мне один отец. – Чаще всего речь идет о мелочах вроде того, что она должна надеть, что может или должна взять с собой. Во взгляде дочери в такие моменты я вижу мольбу о помощи. Но горе мне, если я вмешаюсь! Я рискую потерять все привилегии: совместный поход