Академия боли - Эдуард Сероусов

Кинкейд долго молчал, глядя на океан. Волны разбивались о скалы внизу, создавая гипнотический ритмичный шум.

– Я был одним из первых, – сказал он наконец. – Одним из архитекторов Протокола Лазаря. Не создателем – эта сомнительная честь принадлежит Монро-старшему и его первоначальной группе. Но я был среди тех, кто усовершенствовал методику, сделал её более… эффективной.

Он повернулся к Дэниелу, и в его глазах была мучительная смесь гордости и стыда.

– Я был блестящим нейропсихологом, знаете ли. Специализировался на когнитивной реструктуризации у пациентов с тяжелыми психическими травмами. Моя работа помогала людям с ПТСР, с диссоциативными расстройствами, с патологическими паттернами мышления. Я давал им новое начало, новую личность, свободную от травматических воспоминаний и деструктивных циклов.

– А потом академия использовала вашу методику для своих целей, – догадался Дэниел.

– Нет, – горько усмехнулся Кинкейд. – Я сам предложил им её. Добровольно. С энтузиазмом. – Он сделал паузу. – Видите ли, я разделял их видение. Их философию. Идею о мире, управляемом рациональной элитой, свободной от эмоциональных ограничений и когнитивных искажений. Это казалось таким… прогрессивным. Таким научным.

Он снова отпил из бутылки, морщась от вкуса.

– Мы начали с благими намерениями, как это часто бывает. Хотели создать лидеров, способных принимать сложные решения без эмоционального бремени. Лидеров, которые могли бы видеть дальше краткосрочных выгод, думать о благе человечества в целом, а не отдельных групп.

– Что изменилось? – спросил Дэниел, зачарованный этой исповедью.

– Мы, – просто ответил Кинкейд. – Мы изменились. Точнее, трансформировались. Сами стали первыми субъектами нашей методики. И обнаружили, что когда убираешь эмоциональные ограничения, исчезает не только страх, гнев, эмпатия… исчезают и моральные барьеры. – Он сделал паузу. – Монро это понравилось. Элеоноре тоже. Они увидели потенциал не просто для создания лидеров, а для создания идеальных манипуляторов. Людей, способных видеть других как инструменты, как переменные в уравнении.

– А вы? – тихо спросил Дэниел.

– А я был уже слишком глубоко в процессе, чтобы протестовать, – горько ответил Кинкейд. – Большая часть моей собственной эмпатии была уже реструктурирована. Я продолжал работу, совершенствовал методику, находил способы сделать трансформацию более глубокой, более необратимой.

Он закрыл глаза, словно не в силах смотреть на мир, который помог создать.

– Лишь годы спустя, когда эффекты методики начали ослабевать – это иногда случается с возрастом, нейронные связи становятся менее пластичными – я начал осознавать весь масштаб содеянного. Всю чудовищность того, что мы создали.

– Поэтому вы начали пить? – осторожно спросил Дэниел.

– Отчасти, – кивнул Кинкейд. – Алкоголь помогает притупить осознание. И создаёт образ безвредного пьяницы, что позволило мне остаться в академии, несмотря на мои сомнения. – Он посмотрел на Дэниела. – А ещё он вызывает печеночную недостаточность. Медленное, но эффективное самоубийство. Достаточно медленное, чтобы не вызвать подозрений.

Дэниел почувствовал холодок, пробежавший по спине.

– Вы говорите о самоубийстве так… клинически.

– Профессиональная деформация, – пожал плечами Кинкейд. – Или результат частичной трансформации. Я воспринимаю собственную смерть как логичное завершение, как способ избежать… других вариантов.

– Каких вариантов? – насторожился Дэниел.

– "Утилизации", – спокойно ответил Кинкейд. – Они заметили моё содействие вам. Мою роль в вашем доступе к архиву. Это не было частью плана. Я должен был быть просто приманкой, но не активным пособником. – Он слабо улыбнулся. – Я нарушил протокол. Небольшой акт неповиновения в конце длинной жизни подчинения.

Он снова посмотрел на океан, и его лицо стало серьёзным.

– У меня мало времени, Фрост. И мало сил. Но я могу дать вам кое-что. Информацию, которая может помочь, если вы решите продолжить борьбу.

Дэниел подался вперёд, чувствуя, что приближается к чему-то критически важному.

– Какую информацию?

Кинкейд достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул Дэниелу.

– Здесь координаты. Имена. Коды доступа. Сеть бывших студентов академии, которые смогли частично восстановить свою автономию. Люди, которые по разным причинам начали сопротивляться системе.

– Диссиденты? – удивлённо спросил Дэниел. – Но я думал, трансформация необратима.

– Не диссиденты, – покачал головой Кинкейд. – И не полностью свободные люди. Скорее… сбои в системе. Те, у кого процесс не завершился идеально или дал неожиданные результаты. – Он усмехнулся. – Даже самая совершенная методика имеет погрешность. Процент тех, кто реагирует нестандартно. Обычно академия "утилизирует" таких субъектов, но некоторым удаётся скрыться.

– И они что, образовали организацию сопротивления? – Дэниел с трудом мог в это поверить.

– Не организацию, – Кинкейд покачал головой. – Они слишком травмированы, слишком нестабильны для этого. Скорее, разрозненную сеть единомышленников. Они поддерживают связь, помогают друг другу оставаться ментально стабильными, собирают информацию. – Он посмотрел Дэниелу в глаза. – Это не армия, Фрост. Не думайте, что с их помощью вы сможете штурмом взять академию. Но они могут предоставить ресурсы, убежище, понимание системы изнутри.

Дэниел взял конверт, ощущая его вес как нечто гораздо более значительное, чем просто бумага.

– Почему вы даёте это мне? Почему сейчас?

– Потому что вы продемонстрировали исключительную устойчивость к методам академии, – ответил Кинкейд. – Вашу трансформацию не удалось даже начать, несмотря на все подготовительные манипуляции. Это редкость. Это делает вас ценным. – Он сделал паузу. – И потому что я видел, как вы боролись за своего сына. Как вы отказывались сдаться, даже когда все ваши попытки были обречены на провал. Такая преданность… впечатляет.

Он повернулся и посмотрел на запад, где солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая небо и океан в кроваво-красные тона.

– Информация в этом конверте зашифрована, – продолжил он. – Координаты и имена скрыты в тексте, который выглядит как исследовательские заметки. Ключ к шифру – стихотворение, которое ваша жена часто цитировала.

Дэниел был поражён.

– Откуда вы знаете о…

– Академия собирает информацию обо всех потенциальных сотрудниках, – пожал плечами Кинкейд. – Включая их личные предпочтения, интересы близких, значимые культурные референции. Часть моей работы заключалась в анализе этих данных для создания индивидуализированных подходов к трансформации. – Он слабо улыбнулся. – Я помню, что ваша жена любила Т.С. Элиота. Особенно "Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока". Строка "Я должен был быть парой изношенных клешней" особенно важна для расшифровки.

Дэниел почувствовал странное сочетание дискомфорта и благодарности. Мысль о том, что академия знала такие интимные детали его жизни с Ребеккой, была тревожной. Но сейчас это знание могло стать ключом к следующему шагу.

– Что мне делать дальше? – спросил он.

– Покиньте академию, – твёрдо сказал Кинкейд. – Как можно скорее. Сегодня же ночью, если возможно. После завершения трансформации Итана вы больше не представляете для них ценности как рычаг воздействия. А после моего… ухода они начнут искать тех, с кем я контактировал последние дни.

– Я не могу оставить Итана, – возразил Дэниел. – Не сейчас, когда есть шанс, пусть даже малейший, что его личность можно частично восстановить.

– Именно поэтому вы должны