Академия боли - Эдуард Сероусов

сделали всё, что могли, – мягко возразила Софи. – Система академии совершенствовалась десятилетиями. Они предусмотрели все возможные формы сопротивления, все потенциальные угрозы. – Она нервно оглянулась. – Но я нашла вас не для того, чтобы обсуждать прошлое. Мне нужно предупредить вас.

– О чём? – Дэниел напрягся, уловив тревогу в её голосе.

– Они знают о моей помощи вам, – сказала Софи тихо. – О таблетках, о информации, которую я предоставила. Я замечена в системе как "потенциальный диссидент". – Её голос дрогнул. – Меня ждёт либо ускоренная реинтеграция, либо… "утилизация".

Дэниел похолодел, услышав этот клинически безжалостный термин.

– Что это означает?

– В лучшем случае – интенсивная версия Протокола Лазаря, стирающая большую часть моей текущей личности и воспоминаний. – Софи пыталась говорить спокойно, но её руки слегка дрожали. – В худшем… академия иногда избавляется от тех, кто представляет слишком большой риск для системы. "Несчастные случаи" случаются удивительно часто с людьми, которые задают слишком много вопросов или проявляют излишнюю независимость мышления.

– Почему вы не уезжаете? – спросил Дэниел. – Прямо сейчас, немедленно?

– Я пыталась, – горько усмехнулась Софи. – Мой пропуск деактивирован. Мои банковские счета заморожены. Моя машина "неожиданно" сломалась. Даже мой телефон перестал работать примерно час назад. – Она покачала головой. – Они очень методичны, когда решают изолировать кого-то.

Дэниел почувствовал укол вины. Софи оказалась в опасности из-за помощи ему, из-за того, что рискнула противостоять системе.

– Я помогу вам, – решительно сказал он. – Мы найдём способ вывезти вас отсюда.

– Не думаю, что это возможно, – покачала головой Софи. – И дело не только в физических ограничениях. Есть и психологический аспект. – Она сделала паузу. – Я здесь почти четыре года, профессор. Я прошла начальные стадии Протокола Лазаря. Часть меня уже трансформирована, уже привязана к системе. Я могу критически мыслить, сопротивляться в определённых пределах, но… полный разрыв может быть психологически невозможен без серьёзной внешней поддержки.

– Что вы будете делать? – спросил Дэниел, чувствуя бессилие перед масштабом проблемы.

– Попытаюсь выиграть время. Притвориться, что моя лояльность восстановлена, что мои сомнения были временным отклонением. – Софи выглядела измученной, но решительной. – А вы должны подумать о своей безопасности, профессор. И о том, что делать дальше с Итаном.

– Что я могу сделать? – горько спросил Дэниел. – Они завершили его трансформацию. Он сам отвергает меня. Я полностью проиграл.

– Процесс никогда не бывает на 100% необратимым, – тихо сказала Софи. – Даже после когнитивной реструктуризации остаются… остаточные паттерны. Эмоциональные узлы, связанные с ключевыми переживаниями и отношениями. Особенно с родителями. – Она посмотрела Дэниелу прямо в глаза. – Это как семена в замёрзшей почве. Они могут долго оставаться дремлющими, но при правильных условиях способны прорасти.

Эти слова зажгли крошечную искру надежды, которую Дэниел не смел ощутить.

– Вы думаете, что Итан…

– Я ничего не могу обещать, – быстро перебила его Софи. – Каждый случай уникален, и Итан прошёл через особенно интенсивную версию протокола. Но история академии знает случаи… рецидивов. Ситуации, когда глубоко трансформированные субъекты внезапно восстанавливали элементы своей прежней идентичности под воздействием мощных эмоциональных триггеров.

Она начала что-то ещё говорить, но резко остановилась, заметив двух студентов, идущих по дорожке в их направлении. Дэниел узнал их – они были из группы Монро-младшего, элитного круга, к которому теперь принадлежал и Итан.

– Мне нужно идти, – быстро сказала Софи, вставая. – Будьте осторожны, профессор. И помните – иногда самый эффективный способ борьбы с системой – это её глубокое понимание. – Она сделала паузу. – Кинкейд мог бы рассказать вам больше. Он был там с самого начала.

С этими словами она ушла, оставив Дэниела наедине с новыми вопросами и крошечной, хрупкой надеждой, которой он боялся довериться.

Найти профессора Кинкейда оказалось неожиданно сложно. Его не было в кабинете, он не отвечал на телефонные звонки, и никто из коллег не видел его после вчерашнего приёма. Это было странно и тревожно, особенно учитывая общую атмосферу в кампусе.

Наконец, один из лаборантов упомянул, что видел пожилого профессора рано утром направляющимся к старой смотровой башне – каменному строению на краю территории кампуса, которое редко использовалось из-за ветхого состояния.

Дэниел направился туда, чувствуя нарастающее беспокойство. За последние дни он убедился, что академия не останавливается ни перед чем для защиты своих секретов. Если Кинкейд представлял угрозу, или если его решили "утилизировать" после того, как он выполнил роль приманки для Дэниела…

Смотровая башня была мрачным сооружением из серого камня, построенным в том же готическом стиле, что и основные здания академии. Витая лестница вела на верхнюю площадку, откуда открывался впечатляющий вид на океан и окружающий ландшафт. В прошлые века башня служила для наблюдения за приближающимися кораблями и потенциальными опасностями с моря.

Поднимаясь по скрипучим ступеням, Дэниел думал о словах Софи. Если даже после полной когнитивной реструктуризации существовала возможность "пробудить" остатки прежней личности Итана, значит, не всё ещё было потеряно. Но как это сделать? Какие эмоциональные триггеры могли быть достаточно сильными, чтобы пробиться сквозь психологическое программирование академии?

Его размышления прервались, когда он достиг верхней площадки башни и увидел профессора Кинкейда. Пожилой учёный сидел на каменной скамье, спиной к входу, лицом к океану. Рядом с ним стояла наполовину пустая бутылка виски.

– Профессор Кинкейд? – осторожно позвал Дэниел.

Старик не обернулся, лишь слегка наклонил голову, показывая, что услышал.

– А, Фрост, – сказал он хрипловатым голосом. – Я ждал вас. Или кого-то из них. Полагаю, лучше, что это оказались вы.

Дэниел приблизился и сел рядом. Внешний вид Кинкейда встревожил его – профессор выглядел ещё более измождённым, чем обычно, его кожа имела нездоровый серый оттенок, а глаза были покрасневшими и ввалившимися.

– Вы в порядке? – спросил Дэниел, хотя ответ был очевиден.

Кинкейд хрипло рассмеялся.

– "В порядке" – интересная концепция, не так ли? По стандартам академии, никто из нас не в порядке. Мы все дефектны, несовершенны, нуждаемся в "оптимизации". – Он отпил из бутылки. – Но если вы спрашиваете о моём физическом состоянии, то нет, я не в порядке. Печень отказывает. Сердце тоже. Старые грехи предъявляют счёт.

Он повернулся к Дэниелу, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на сожаление.

– Я слышал о вашем сыне. Процедура прошла успешно, так они говорят.

– Вы знали, что это произойдёт? – спросил Дэниел, не скрывая горечи. – Что мои попытки противостоять им только ускорят трансформацию Итана?

– Подозревал, – признался Кинкейд. – Система предусматривает все формы сопротивления. Включает их в свою методологию. Превращает противодействие в инструмент более глубокого контроля. – Он сделал ещё глоток. – Это часть её гениальности. И её чудовищности.

– Софи Чен сказала, что вы были там с самого начала, – сказал Дэниел, переходя к цели своего визита. – Что вы могли бы рассказать