Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Слова вырвались слишком резко. Взгляд Агнесс мгновенно потемнел, и я услышала её тихое, почти неразличимое бурчание: «Ну спасибо».

— Я просто пытаюсь сказать, что зрелость и опыт играют ключевую роль в управлении, — продолжила я, стараясь смягчить своё недавнее замечание.

Лоренц задумался, и я почувствовала, что он не совсем согласен, но не хочет перечить. Агнесс, напротив, смотрела на меня с укоризной. В её взгляде сквозила горечь, и я поняла, что мои слова задели её больше, чем я предполагала.

— Все мы когда-то были на начале своего пути, — произнесла она спокойно, но с лёгким тоном пренебрежения. — Возможно, именно молодость и свежий взгляд способны изменить устоявшиеся традиции. Может быть, нам всем стоит внимательно прислушаться к новым голосам, а не зацикливаться на старых идеях.

Я хотела возразить, но осеклась: что я знала о её мечтах, о той тяжести, что ей придётся нести?

— Она законная наследница, — напомнил Лоренц, его голос был спокоен, но с оттенком стали. — Даже если бы люди знали про нее, в данной ситуации ей все равно бы пришлось занять свое истинное место.

Внезапно я остро осознала, насколько принципиален Лоренц. Он был человеком, чьи убеждения не шатались под ветрами чужого давления, не менялись от прихоти обстоятельств. В мире, насквозь пропитанном коррупцией, где сделки заключались за закрытыми дверями, а чести придавали лишь на балах и в речах для газет, Лоренц оставался непоколебимым. Его честность могла показаться наивной, почти детской мечтой, но за этой прямотой стояла сила, которой не хватало даже опытным политикам.

Он не раз слышал от отца язвительные замечания. Николас, человек старой закалки, привыкший к дипломатическим играм и полутеням, открыто называл его идеализм глупостью:

— Ты не изменишь мир, — говорил он, отложив бокал коньяка, — только разочаруешься.

Лоренц же отвечал мягкой улыбкой, будто понимал, что отец говорил это не из злобы, а из усталости. Для него честность была не добродетелью, а оружием. Каждый маленький поступок, каждое слово, произнесённое без лжи, он считал вкладом в мир, который ещё можно спасти.

— Да, законная, — произнесла я, сжав губы. Голос мой прозвучал резче, чем хотелось. — Но законность — это одно, а реальность — совсем другое. Народу придётся внушить уверенность, иначе они растерзают её ещё до коронации.

В комнате повисла напряжённая тишина. За высокими окнами вечерний свет стекал в кабинет бледным янтарём, а в камине потрескивали поленья, будто вторя нашим мыслям.

Я перебирала варианты в голове, пытаясь найти выход: то ли опереться на традиции, то ли бросить вызов закостеневшему порядку. Агнесс сидела неподвижно, будто фарфоровая кукла, но я видела, как её пальцы нервно теребят край образца ткани. Она не готова была сражаться за своё право, и это пугало.

— Мы должны подготовить её, — произнесла я твёрдо, подняв взгляд на Лоренца. — Она должна знать: если потеряет поддержку, никто не защитит.

— Это займёт время, — сказал он, но напряжённая линия его челюсти говорила больше слов. Он понимал, что времени у нас почти нет.

За окном внизу глухо шумел город. Я представляла эти улицы — узкие переулки, тёмные дворы, где гул недовольства копился, как вода в запертом водоёме. Стоило кому-то поджечь фитиль — и толпа могла обрушиться лавиной. Мы балансировали на лезвии ножа, и каждая ошибка могла стать последней.

Но только, не имея козырей в рукаве, Лоренц полагался на свою интеллектуальную и моральную силу, чтобы преодолеть препятствия и достичь успеха. Он знал, что честность и порядочность могут быть его главным оружием в борьбе за свои идеалы, и он был готов идти до конца ради них.

Лоренц глубоко вздохнул, его глаза метались по комнате, будто искали ответы на невысказанные вопросы. Он понимал, что даже самые благие намерения могут быть извращены в хаосе и панике. Волнения среди людей росли, и каждое его слово могло оказать колоссальное влияние на будущие события. Надо было действовать осторожно, чтобы не спровоцировать ещё большее недовольство.

— Мы должны сформировать ядро поддержки, — произнёс он, и в голосе слышалась уверенность, обрамлённая напряжением. — Если сможем объединить тех, кто разделяет наши взгляды, у нас появится шанс.

Если честно, меня даже начало подмывать спросить совета у Нивара, потому что он явно был более опытен в дворцовых интригах и манере общения в светском обществе. Но это было настолько же невозможно, насколько безумно. Эта мысль оказалась в моей голове только потому что я невероятно тосковала по этому человеку и больше ничего. Я искала все возможности встретиться с ним, начать разговор, даже если это будет просто словесная перепалка.

Я старалась отвлечь себя, погрузившись в рутину будней, но мысли о Ниваре все равно возвращались, как неизбежная волна, накатывающая на берега моего сознания. Готовясь к балу, каждый раз, когда я слышала характерный хруст ботинок по мраморному полу дворца, сердце замирало в надежде, что это именно он. Но каждый раз, когда ожидание заканчивалось разочарованием, я чувствовала, как внутри растет бездна тоски, которую никто не мог заполнить.

— …Ты слышишь? — вопрос Лоренца прошел будто сквозь меня, но все-таки вырвал из издевательских размышлений.

— Я бы хотела сказать: «Давайте просто доверимся случаю», но это самоубийство, — я села на обитое бархатом кресло возле стола графа. — Может представим ее как твою далекую племянницу и будем из-за «угла» работать и внушать доверие гражданам: проводить благотворительные мероприятия, помогать нуждающимся? Мне кажется, если мы сразу сообщим о ее происхождении все остальное будет подвержено риску покушения на ее жизнь.

В памяти промелькнула история с аварией. Красные вспышки перед глазами замельтешили и резко прекратились, заставляя мою голову закружиться. Я прикрыла глаза, надавив на веки.

— Без Гарольда сложно это осуществить, — мужчина тяжело выдохнул, ставя обратно на полку очередную взятую им книгу. — Отец не в восторге, но настаивает на том, чтобы мы рискнули и объявили о правах на трон. Если сейчас это отложить, то этот момент никогда не настанет.

В какой-то степени я была с ним согласна. Гарольд при каждом выходе в свет рисковал своей жизнью. Но он бы не добился тех высот, если бы трусливо сидел в спальне своего дворца и трясся от каждого шороха за дверью.

Правда, и где он сейчас?

— Я понимаю, что рисковать нужно, — продолжал он, полируя пальцем корешок одной из книг. — Но Гарольд всегда знал, когда следует действовать, а когда лучше отступить. Это искусство, которое не каждому дано освоить.

Я вспомнила, как он стоял на трибуне возле ратуши Нижнего города несколько лет назад и уверенно обсуждал будущие реформы, привлекая