Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Пальцы дрожали, когда я расстёгивала ремень — кожа, латунная пряжка, шуршание ткани. И вот он — освобождённый, тёплый, пульсирующий. Я обхватила его, и впервые за долгое время Нивар издал звук — тихий, хриплый вздох, будто вынырнул из глубины. Его голова откинулась назад, шея напряглась, и я впервые почувствовала свою силу.

Я провела ладонью по его бедру — кожа горела. Его мышцы дрожали, как у раненого зверя, готового к прыжку. Он рвался ко мне всей душой, но всё ещё колебался, как будто боялся сделать первый шаг.

Но я не дала ему времени на сомнения.

Я наклонилась ближе — так близко, что почувствовала сладковатый, чуть солоноватый аромат его кожи, смешанный с запахом дорогого табака и лёгкой ноткой одеколона, как в дворцовых салонах. Внутри всё закипело: не просто желание, а что-то первобытное, почти животное — как будто каждый нерв в теле кричал: он твой, он здесь, и это твой шанс. И в этот миг я вспомнила — как он шёл по залу с Никс под руку, как скользил по мне взглядом, будто прикасаясь невидимыми пальцами. Как, несмотря на улыбки и светские фразы, его тело было напряжено, как тетива. Как он горел. Даже тогда. Даже перед всеми.

Моя решимость крепла с каждой секундой. Я больше не могла притворяться. Время действовать пришло.

Подняв на него взгляд — исподлобья, медленно, как кошка, оценивающая добычу — я ждала. Ждала, пока его глаза не встретятся с моими. И когда это произошло, я медленно, почти с вызовом, обхватила губами разгорячённую головку его плоти. Язык скользнул по ней — влажно, нежно, с намёком на дерзость. Он вздрогнул. И из его груди вырвался звук: не стон, не вздох, а что-то тёмное, сдавленное, почти рычание. Как у зверя, которого наконец-то отпустили с поводка.

Я углублялась медленно, но неумолимо. Каждое его дыхание, каждый нервный спазм его бёдер становился для меня музыкой — громче, чем вальс в зале, ценнее, чем любые аплодисменты. Я двигалась в такт, наслаждаясь вкусом, теплом, тяжестью его тела в моих руках. Одной рукой я держала его у основания, другой — медленно, с вызовом, потянулась к рубашке. Пуговица за пуговицей отлетали, обнажая грудь, чуть влажную от пота.

В какой-то момент Нивар схватил меня за волосы на затылке, впился пальцами в кожу. Не больно, но так, чтобы я почувствовала. Чтобы поняла: он больше не пассивный наблюдатель. Я подчинилась — опустилась глубже, пока он не коснулся горла. Волна возбуждения прокатилась по мне от затылка до самых пяток, заполняя самые потаенные уголки моего сознания. Ногти впились в его бедро, оставляя красные полосы, которыми я уже успела наградить его живот. Сдавленные томные вдохи снова переходили в животное рычание — уже громче, уже без стеснения, — когда Нивар отстранил меня с силой, но не грубо. Подхватил под мышки, заставив привстать.

И в следующее мгновение я уже сидела у него на коленях — юбки смяты, дыхание сбито, сердце — где-то в горле.

Одной рукой граф ловко отодвигает ткань моей юбки, а другой — прохладным, уверенным пальцем касается самого горячего, самого влажного места. Я вздрогнула. Стон вырвался сам. Резкий, чистый, без масок. Но я тут же прикусила губу.

О, Род, нас могут услышать. Слуги. Стража. Кто-нибудь…

На миг в сознании всплыли правила, условности, угроза скандала, но тут же погасли, как свечи под порывом ветра. Потому что его пальцы уже двигались — медленно, но неумолимо, вращаясь, нажимая, зная меня лучше, чем я сама. Волны накатывали одна за другой — жар, пульс, головокружение. Я запрокинула голову, и он, словно поджидая этот момент, прикусил мочку моего уха — осторожно, с эхом боли.

— Ты так рада меня видеть, — прошептал он, голос — хриплый, как будто выжженный изнутри. — Так рада…

И, не дожидаясь ответа, он ввёл два пальца глубоко внутрь, отодвинув тонкое кружево белья. Я вскрикнула, но он тут же прижал меня к себе, приглушив звук своим плечом.

— Не сдерживайся, — прохрипел он. — Я хочу слышать всё.

Другой рукой он нащупал застёжки, спрятанные под поясом, замаскированные фатином. Он пытался, но пальцы дрожали. Не от слабости — от возбуждения. Я помогла — быстро, почти нетерпеливо. И когда последняя застёжка поддалась, он одним резким движением стянул платье через голову. Оно упало на пол, как сброшенная кожа.

Теперь на мне остались только чёрные кружевные трусы, чулки, подвязанные к поясу, и туфли — с высокими каблуками, из тонкой кожи, всё ещё на ногах. Я не стала их снимать. Не ради кокетства, а потому что не было времени. Каждая секунда, потраченная на снятие туфель, была секундой, потерянной для него.

Его взгляд — туманный, почти безумный от желания — скользил по моему телу, будто впитывал каждую линию, каждый изгиб, как художник, запечатляющий шедевр перед тем, как его уничтожит. Он смотрел так, будто боялся, что я исчезну — или что кто-то войдёт и отнимет этот миг навсегда.

— Ты не представляешь… — прошептал он, голос сорвался, как у человека, который долго молчал. — Как сильно я ждал этого…

Он не договорил. Его язык скользнул по моей шее — медленно, влажно, с намёком на укус. А потом губы последовали за ним, оставляя на коже влажные, жгучие метки подобно печати. Каждый поцелуй был словно признание, вырванное из глубины, каждое прикосновение — бунт против всех запретов, что нас разделяли.

Мои руки искали опору в его плечах, в его волосах, в этом мгновении. Мои пальцы впились в его виски, цепляясь за светлые пряди, будто боясь, что он отстранится, что остановится. Но я не могла больше ждать. Я прижалась к нему голой грудью к его обнажённой коже, чувствуя, как его сердце бьётся в такт с моим. И впилась в его губы в поцелуе, диком, влажном, почти отчаянном. Поцелуе, в котором не было места сомнениям.

Тело уже кричало.

Каждая клетка требовала большего, не просто близости, а обладания. Мои бёдра сами потянулись вниз, рука скользнула между нами, направляя его — твёрдого, пульсирующего — к самому горячему месту. Нивар помог мне, одной рукой обхватив ягодицы и приподняв, направил другой. И когда он вошёл в меня — медленно, но до конца — я вскрикнула.

На этот раз я не сдержала звук.

— Умница, — прохрипел он, откидывая прядь с моей шеи, и впился