Под предлогом ненависти - Нетта Хайд

Она… Она выглядит так, словно пытается подарить ему все, что у нее есть. Ее движения раскованы, мастерски отточены, будто она рождена, чтобы дарить ему удовольствие. Я вижу с каким рвением она вкладывается в каждое движение, слышу отголоски ее выдохов, старающихся удовлетворить… его.

Этот звук, слияние их стонов, прямо-таки режут воздух. Я ощущаю их в своем сознании.

Я чувствую, как бешенство пробегает по моим нервам, как адреналин заставляет кровь кипеть, но парализующий холод подступает изнутри, лишая меня сил. Я сжимаю кулаки до дрожи, а разум отчаянно пытается вернуть хоть каплю самообладания.

Но я ничего не могу сделать. Ни слова, ни движения. Я просто стою здесь, в этой проклятой внутренней тишине, утопая в шуме их стонов и музыке за спиной. Перед моими глазами разворачивается порнофильм с участием тех, кого я считал близкими.

Моя любимая девушка.

Мой лучший друг.

Я смотрю, как они уничтожают все. И я не могу это остановить. Я не могу по‑настоящему даже дышать.

Каждая попытка вдохнуть воздух сталкивается с невидимой стеной. Сердце колотится в яростном ритме, будто протестует против того, что я только что увидел.

– Тео, – раздается сдавленный голос Фелиции, словно сквозь вату, проникающую в мой мозг. Но я не слушаю ее.

Я не слышу ничего, кроме единственного рефрена, который эхом звучит в моей голове:

Мой. Лучший. Друг. Трахает. Мою. Любимую. Девушку.

Эти слова расковыривают мои внутренности. Я стою на грани, балансирую на слишком тонкой линии между яростью, отчаянием и безрассудством, которое я не могу сдержать. Мои зубы бесшумно скрипят, словно они тоже хотят сжать что-то в судорожной попытке жить.

И вот – удар.

Первый.

Второй.

Третий.

Мой кулак встречается с холодной, неподатливой стеной передо мной. Кожа на костяшках рвется, а боль обжигает каждую клетку моего тела.

Но эта боль – ничто по сравнению с тем разломом, который происходит во мне. Я кричу, срываю голос, бросаю в пустоту самые грязные слова, которые только могу вспомнить, но и они бессильны перед этой бурей.

Все это – ничто.

Оттолкнувшись от стены, я срываюсь с места.

Меня душит воздух внутри дома – он пропитан их присутствием. Пропитан запахами, звуками, картинками.

Я должен выбраться. Прямо сейчас.

Нужен воздух. Чистый, прохладный. Хоть что-то, что поможет дышать.

Но не помогает. Как и ожидалось.

Нужно остудить себя.

Нужно вернуть контроль.

Нужно… не убить их обоих.

Я моргаю, замечая на улице кого-то – незнакомца с бутылкой алкоголя в руке. Никто не думает – ни он, опьяненный, ни я, находящийся в этом состоянии.

Почти не сбавляя шага, вырываю у него бутылку, будто она всегда принадлежала мне. Потом, не задумываясь, открываю ее и пью. Глоток. Второй. Третий. Горло обжигает, но легче не становится.

Спотыкаясь, дохожу до ступенек перед домом и тяжело опускаюсь на них. Руки трясутся. Голова горит. Я пытаюсь закрыть глаза и представить себе хоть что-то другое. Все, что угодно, только не это.

Но даже когда веки опускаются, внутри взрываются вспышки. Образы. Звуки. Их тела. Безжалостное напоминание о том, что произошло.

Я хочу…

…вырезать себе перепонки, чтобы никогда больше не слышать этих проклятых стонов, этой нарастающей демонической симфонии.

Я хочу…

…скальпелем вскрыть себе череп, настолько отчаянно искоренить память хоть из ее корней, до мельчайших фрагментов. Чтобы никогда не знать Скарлетт Скай. Никогда.

Я хочу…

…удалить каждую мысль, что она когда-либо существовала. Растворить ее в пустоте.

Я хочу, чтобы она исчезла.

Делаю еще несколько глотков, осушая бутылку до самого дна, и крепко держу ее в руках.

За моей спиной громко открывается дверь, и ко мне подскакивает Бун, лениво, уверенно.

– Оу, – усмехается он, усаживаясь рядом. От него пахнет медом и молоком. МОИМ медом и молоком. – Тео, ты все-таки решил появиться? Я уже думал, что ты снова отморозишься.

Он вытаскивает сигарету из пачки, зажимает ее зубами, прикрывая себя еще большим фасадом похуизма.

У меня появляется желание смешать остатки белого порошка под его носом с красной жидкостью, которая вот-вот будет течь из того же отверстия.

Внутри меня поднимается волна ненависти – горькая, кипящая, которая жаждет остыть на его обдолбанном лице.

Я впиваюсь взглядом в бутылку, которую сжимаю до болезненного скрипа костяшек. Не успеваю поймать себя на мысли, как хватаю ее крепче, бросаю вверх, ловлю и с размаху бью об его лицо. Стекло не разбивается, а лишь оставляет на его ублюдской роже отражение моей реальности.

– Тео, твою мать! Ты что, блять, творишь?! – орет он, вскочив со ступенек, прижимая дрожащую ладонь к уже кровоточащему носу. – Что за херня?!

Я захлебываюсь злостью, но слов нет. У того, кто не умеет вовремя заткнуться, нет слов. Как передать словами этот внутренний хаос? Это невозможно.

Я лишь качаю головой, молча показывая ему, что эта тишина – мой единственный язык. Пусть мои действия говорят за меня.

Может, мне станет легче.

Очередная ложь. Легче не будет.

– Остановись!

– Ты. Трахал. Мою. Девушку. – Все, что способен воспроизвести я.

– Ты про эту шлюху?! – смеется он с налетом презрения на губах, вызывая внутри меня еще больше агрессии.

Недолго думая, я бросаю бутылку на землю и наношу удар кулаком.

Это не моя Скай. Не она. Нет. Он не про нее.

– Тео, приди в себя, придурок! – в его голосе вой страха, смешенного с криком, Он падает на спину, выставляя одну руку вперед так, будто можно остановить все простым жестом. – Это всего лишь очередная шлюха для развлечений! К тому же я плачу ей за это хорошие деньги.

Врет. Скай не могла так поступить. Она не такая.

Эти слова рвут последние барьеры внутри меня. Уже не разобрать, что это: желание или намерение, но ясно одно – никаких разговоров с ним больше не будет.

– Тео, остановись… Остановись, пожалуйста! – кричит кто-то в стороне, когда я снова превращаю лицо своего лучшего друга в кровавое месиво.

Я не слышу никого и ничего до тех пор, пока не вижу ее.

Моя девушка.

Моя мышь.

Моя Скарлетт Скай.

Та самая, ставшая моим всем. Та, что безжалостно показала, ЧТО я для нее значу и КТО она на самом деле.

Взгляд скользит по ее фигуре: перекрученные брюки с полурасстегнутой ширинкой, наспех надетая рубашка с неправильно застегнутыми пуговицами. Ее рука крепко держат лямку рюкзака, а большой палец судорожно теребит ткань.

Стискиваю кулак на шее Буна и останавливаюсь на ее лице: размазанная по щекам тушь,