Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

ничего сказать на прощанье. Сердце мое разрывалось от боли… Все до сих пор были уверены, что мы с Сяо Ци по-прежнему глубоко любим друг друга. Но матушка понимала мои чувства и знала, как я страдаю. С того дня он перебрался в свой кабинет и больше не спал со мной. Уходил он рано, весь день его не было дома, а возвращался очень поздно. Мы жили под одной крышей, но встречались редко, раз в несколько дней. Я не ходила к нему, а он не навещал меня. Помню, как мы жили в Ниншо, – гордые, влюбленные. А теперь он ходил, понурив голову, даже не смотрел на меня… Вдруг у меня защипало нос, и я едва не заплакала прямо на глазах у матери.

Распрощавшись с матушкой, мы засобирались обратно. По пути к повозке тетя Сюй рассказывала мне разные сплетни, но она явно хотела сказать что-то еще, вот только никак не решалась. Я улыбнулась и спросила:

– Сюй-гугу, почему ты подражаешь характеру матушки? Раньше ты была более разговорчивой.

Она посмотрела на меня, и только когда она наклонилась, я увидела в ее глазах слезы.

– Старая рабыня хочет сказать кое-что. Рабыня просит прощения за дерзость, но такого сказать ванфэй я не могу!

Я склонилась к ней, помогая выпрямиться, и вдруг испугалась ее серьезного выражения лица.

– Сюй-гугу, ты наблюдала, как я росла. Пусть сейчас мы разного положения, но я всегда считала тебя выше по рангу. Если тебе есть что сказать – говори.

Она подняла голову, взгляд ее потускнел.

– Несколько десятков лет старая рабыня собственными глазами наблюдала, как старшая принцесса и господин канцлер учились на собственных неудачах. И старая рабыня поняла, что в нашем мире сложнее всего сохранить любовь. Ванфэй и ван-е глубоко любят друг друга, но сердца их не радуются смеху потомков. Старая рабыня переживает, что с годами тело ванфэй будет не таким крепким и вы не сможете выносить ребенка ван-е… Рано или поздно у ван-е появится наследник от наложницы. Слава сына возвеличивает мать, и род Хань затмит ванфэй! Ванфэй нужно как следует подумать об этом и быть начеку!

В глубинах храма, высоко в зимних горах, слова тети словно окунули меня в ледяной омут.

Я резко отвернулась, грудь моя вздымалась и опускалась, бурные эмоции захлестнули меня с головой. Мне потребовалось немало сил, чтобы взять себя в руки.

– Что делать, если я не смогу вернуть свое положение? Только говори ясно!

Тетя Сюй ошеломленно посмотрела на меня, не зная, что ответить. Голос мой дрожал, я продолжала:

– Что делать, если я не могу иметь детей?

На лице тети Сюй промелькнули тысячи всевозможных эмоций, а слова давались ей с огромным трудом:

– Ванфэй… ты…

– Что мне делать? Что ты скрываешь от меня?!

Я пристально смотрела ей прямо в глаза, а сердце мое было готово вылететь из груди. Создавалось впечатление, что все что-то знали, а меня держали в неведении. Вдруг тетя Сюй закрыла рот рукой, лицо ее исказилось от горя, и она зашлась в рыданиях.

– Старая рабыня заслуживает смерти! Старая рабыня слишком много болтает!

– Ты сама во всем призналась – говори!

Я не сдержалась и рассмеялась – как же больно! Но от горя я все равно хотела смеяться, постоянно задаваясь вопросом: что еще от меня скрывают?

Заливаясь слезами, тетя Сюй упала на колени. Задыхаясь от рыданий, она все равно говорила – с придыханиями и паузами, – но каждое слово было словно гром среди ясного неба. В какой-то момент я в ужасе застыла, вслушиваясь в ее речи:

– В тот день, когда у ванфэй случился выкидыш, началось обильное кровотечение. Жизнь ванфэй была под угрозой. Придворный лекарь сделал все возможное, и самого страшного удалось избежать. Однако он сказал, что подобное может повториться, и ежели ванфэй снова понесет дитя, никто не сможет поручиться, что дитя родится здоровым, а ванфэй выживет. Если снова случится выкидыш, произойдет большое несчастье…

Я и не заметила, как мы почти доехали до резиденции Юйчжан. В голове роились тысячи мыслей, но в сердце царила пустота. Я не чувствовала ни радости, ни печали. С одной стороны, меня одолевали печальные вести, а с другой – слова о том, как избежать верной гибели… Мне до сих пор неведомо чувство материнского счастья, но я уже понимала, что значит для женщины невозможность понести ребенка. Сяо Ци знал об этом, но отказывался говорить мне правду. Неужели он настолько самоуверенный, что думает, что сможет скрывать это от меня до конца своей жизни? Думает, что я не узнаю? Ему легче нести это горе одному?.. Глупец, который каждый день с улыбкой уговаривал меня принять лекарство. Глупец, который просто не смог донести до меня правду, особенно в моменты, когда я неправильно его поняла… Сколько всего я ему наговорила? Только теперь я понимала, что мои слова ранили его в самое сердце, раздробили ему кости, уничтожили все его труды. Он любил меня больше всего на свете, он всегда был искренен со мной, а в беде мы всегда были вместе, доверяли друг другу. Я и не заметила, как разрыдалась.

Когда повозка остановилась у главных ворот, уже стемнело. Не обращая внимания на слезы, бегущие по щекам, я побежала в кабинет Сяо Ци, думая лишь о том, будет ли он злиться на меня или найдет в себе силы и простит… Какая же я глупая! Как только я свернула в дальний коридор, я вдруг увидела женщину в парадных одеждах. Она шла мне навстречу. Волосы черные, талия тонкая, глаза ясные, зубы белые. Она вся светилась от счастья. Присмотревшись, я узнала Юйсю – теперь она госпожа Сяньи, Сяо Юйсю. Когда она переоделась в эти одежды, то словно переродилась. Я и удивилась, и обрадовалась одновременно.

– Юйсю, это ты!

Она робко опустила голову и прошептала:

– Сун… Генерал вернулся в столицу. Сегодня он прибыл в императорский дворец, чтобы поблагодарить за высочайшую милость, а также выразить бесконечную благодарность ван-е и ванфэй.

Меня вдруг осенило – с того дня, как ей позволили выйти замуж за Сун Хуайэня, во дворце произошла серия перемен. С тех пор у них не было возможности посетить дворец, чтобы выразить свою благодарность. Когда я была прикована к постели, в столице было относительно спокойно. Сун Хуайэня отправили в Синьи, чтобы держать Цзыданя под контролем и предупреждать о малейших изменениях среди рода Се и императорской семьи. Теперь же, когда все утряслось, траур прошел, Хуайэнь вернулся в столицу и