Хрустальная ложь - М. Эль

— Понял. Жду до свадьбы.

— ВИКТОР! — она снова ударила его ладонью, но на этот раз в ее голосе уже звучала не только злость, но и легкий, неудержимый смех.

А он только смеялся, глубоко и заразительно, обнимая её крепче, прижимая к себе, будто она — это и был единственный подарок, который ему был нужен. Единственный, который имел смысл в этом новом, теплом и пахнущем корицей мире.

И, может быть… так и было.

Глава 37

Помещение было огромным — стеклянные стены отражали холодный свет, тяжелые дубовые панели добавляли величия, а массивные лампы, свисающие с потолка, казались древними часовыми, наблюдающими за происходящим. В этом зале, где, казалось, само время замедляло свой ход, собрались доны, советники и капо соседних кланов Энгеля. Их лица были напряжены, как струны, каждый из них чувствовал давящее присутствие Виктора, который был взвинчен сегодня с самого утра. Новости о провалившейся поставке, дурацкие ошибки подчинённых, чужие интриги — всё смешалось в один клубок, и его гнев рос с каждой минутой.

И только одно держало его от того, чтобы разнести этот стол к чертям собачьим, а заодно и тех, кто за ним сидел: она сидела рядом.

Валерия. В безупречном черном деловом костюме, подчеркивающем ее стройную фигуру, волосы идеально заколоты, взгляд — ледяной, ровный, как клинок. «Госпожа Рихтер», как они ее знали. Партнер. Женщина, стоящая рядом с Энгелем, чья хватка и ум были легендарными.

Но никто — НИКТО — не знал, насколько близко. Насколько глубоко она проникла в его мир, в его жизнь, в его душу.

Напряженная тишина, прерываемая лишь редким покашливанием, была нарушена. Один из донов — мужчина чуть младше Виктора, с тяжелым, грубым лицом и еще более тяжелой манерой говорить — встал. Его голос был низким и властным, и он позволил себе лишнее.

— При всем уважением, Энгель…

— Начинай без уважения сразу, — сквозь зубы бросил Энгель, даже не подняв на него взгляда. Его терпение было на исходе.

— …я не понимаю, почему эта девчонка сидит на совещании уровня кланов. Это не женское дело. Она не из нас.

Тишина. Гулкая. Убийственная. В воздухе повисло напряжение, настолько плотное, что его можно было резать ножом. Рико, который сидел ближе всех к Виктору, чуть не упал со стула от ужаса, его лицо стало мертвенно-бледным. Даже стены зала, казалось, вздрогнули от этих слов.

Виктор поднял взгляд медленно. Очень медленно. Казалось, каждый миллиметр его движения занимал вечность. Его глаза, обычно холодные, сейчас горели убийственным огнем. И никто не ошибся: он хотел убить. Прямо здесь, прямо сейчас. Он хотел разорвать этого человека на куски.

Но раньше, чем Виктор сказал хоть слово, чем его гнев выплеснулся наружу… Валерия наклонилась чуть вперёд, подперла щёку кулаком и улыбнулась. Это была не просто улыбка. Это была улыбка акулы, предвкушающей трапезу, холодная, расчетливая и смертельно опасная. В ее глазах плясали демоны.

Дон, до этого такой самоуверенный, вдруг напрягся. Его уверенность пошатнулась. Он сделал непроизвольный шаг назад — а Виктор уже встал.

— Сядь, — его голос был низким, рычащим.

— Но, Виктор… — попытался возразить тот.

— Сядь, пока я говорю спокойно, — приказал Энгель, его взгляд пронзил дона насквозь.

Дон осел обратно на стул, словно марионетка, у которой обрезали нити. Он понял, что перешел черту.

Виктор обошёл стол и стал рядом с Валерией, чуть позади ее стула. Он положил ладонь на спинку ее кресла. Жест собственника, но на удивление нежный, почти ласковый. В нем читалось: "Она моя. И никто не смеет ее трогать".

— Она сидит здесь потому, что я так сказал. Этого достаточно. Или тебе повторить? — Его голос был тих, но в нем звучала такая угроза, что у каждого волоски встали дыбом.

— Я… — дон попытался что-то выдавить.

— Не надо, — отрезал Виктор. — Я сегодня щедрый.

Он уже почти успокоился — почти — пока дон не пробормотал, достаточно громко, чтобы услышал весь зал, но слишком тихо, чтобы это звучало как открытый вызов:

— Мне казалось, в наши дни хотя бы воспитывают женщин поприличнее…

Рико захлебнулся воздухом. Это было самоубийство.

Валерия медленно поднялась. Ее движения были грациозны, но полны скрытой опасности. Она подняла свой бокал с водой, ее взгляд встретился со взглядом дона.

— За ваше зрение, — произнесла она, ее голос был мягким, но каждое слово было отточено, как лезвие. — Оно, увы, ухудшается с возрастом.

Толпа охнула. Это был прямой, недвусмысленный вызов.

Дон, взбешенный ее дерзостью, взлетел со стула, его лицо побагровело.

— Девочка, ты не знаешь, с кем говоришь!

Валерия ответила тихо, но слова ее звенели, как сталь:

— Я говорю с человеком, который жив только потому, что я сегодня добрая.

И в этот момент Виктор понял: ещё секунда — и они начнут убивать друг друга прямо в зале. Его гнев был ничто по сравнению с яростью Валерии. Он хотел сказать что-то жёсткое. Остановить их. Приказать.

Но она повернулась к нему. Ее глаза — опасные, блестящие от злости, но такие знакомые. Такие нужные ему. Виктор сделал шаг к ней. Она — не отступила. Огонь встретился с огнём. И он вдруг понял: он не хочет говорить. Ни слова. Слова сейчас были бессильны.

Он хочет — показать.

Виктор взял ее за лицо, его пальцы слегка сжали ее скулы, и поцеловал. Глубоко. Без тени сомнения, без малейшего стеснения, без оглядки на десятки глаз, устремленных на них. Так, будто перед ними не было никого, будто они были одни во всем мире. Ее пальцы вцепились в его рубашку, сминая дорогую ткань. Она поднялась на носочки, отвечая ему яростно, так же страстно, как всегда. Поцелуй был жарким, резким, почти агрессивным. Но — боже — таким родным.

В зале стояла абсолютная тишина. Настолько полная, что можно было услышать, как падают пылинки. Никто. Никто не ожидал, что Виктор Энгель, самый холодный, жестокий, сдержанный босс Восточных Штатов… вот так возьмёт и поцелует свою женщину перед всеми.

Они оторвались друг от друга лишь когда он прошептал, прижимая лоб к ее лбу, его голос был глухим, но слышным всем:

— Вот почему она сидит здесь. Потому что — это моя жена. Мой партнер. И причина, по которой я вас всех еще не прирезал.

Зал выдохнул. Гул пронесся по помещению, как слабый ветер. Кто-то крестится, не веря своим глазам. Дон, который осмелился на оскорбления, был бледен, как смерть, его глаза выражали шок и ужас. Это