Хрустальная ложь - М. Эль

— Ты думаешь, я слабый? — прорычал он, его голос был полон презрения.

Валерия осталась невозмутима. Она держала его локоть, ее пальцы сжались.

— Я думаю, ты слишком умный, чтобы тратить свои эмоции на мелочь, — спокойно ответила она. Ее голос был ровным, лишенным всякого сомнения. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.

— Ты защищаешь его? — тон Виктора был полон недоверия.

— Я защищаю тебя от глупостей, — поправила она. — Я не хочу, чтобы ты в порыве гнева сел в тюрьму. В этом городе проводить чистку очень опасно. Для тебя в первую очередь.

Он посмотрел на нее долго. Очень долго. Секунды тянулись, как вечность. Его глаза, сначала полные ярости, постепенно смягчались, в них проскальзывало удивление, затем признание ее правоты. Он видел в ней не только партнера, не только советника, но и того, кто заботился о нем, кто понимал его лучше, чем он сам себя.

Потом он бросил, усмехнувшись, но в его голосе проскользнула благодарность:

— Ты когда-нибудь заткнёшься?

Она улыбнулась. Хищно, остро, как кошка, демонстрирующая свои когти. В ее улыбке было столько силы, столько уверенности, столько понимания, что его гнев таял, как снег под весенним солнцем.

— Никогда.

И он… смеётся. Настоящим, хриплым смехом, который вырывался из его груди, впервые за эти сутки, казалось, что его жизнь наконец-то обрела смысл. Смех, в котором звучало облегчение, смех, в котором было признание ее победы, и смех, в котором читалась безграничная любовь к этой женщине, которая знала его лучше, чем он сам себя.

...

Дом Энгелей дрожал. Не от землетрясения, не от ветра — от человеческого страха, который вибрировал в каждом уголке старого, величественного особняка. Стены, видавшие поколения Энгелей, казалось, выдыхали вековой холод, но сегодня по ним пробегала совсем другая дрожь — дрожь паники. Охрана, обычно безупречно вышколенная и хладнокровная, сгрудилась в коридоре второго этажа, их лица были напряжены, руки инстинктивно сжимали рукояти оружия, но никто не смел двинуться.

Селина сидела на полу, прислонившись спиной к холодной стене напротив злополучной двери. Её кулаки были сжаты так крепко, что побелели костяшки, а лоб уткнулся в колени, словно она пыталась свернуться клубком и исчезнуть. Она пыталась не слушать — не слушать, как за дверью кабинета снова что-то с грохотом падало, разбивалось вдребезги. Крики. Грохот. А затем — опасная, мёртвая тишина, после которой её сердце замирало от ожидания нового удара. Эта тишина была страшнее любого шума.

И тут наступила новая тишина, предвестница перемен. Валерия. Её шаги по мраморному полу не были слышны, но каждый из охранников почувствовал её приближение. Когда она появилась в коридоре, охранники разошлись по сторонам, открывая ей проход. Никто не осмелился заговорить или остановить её, их инстинкты кричали об опасности, но что-то в её взгляде не допускало возражений.

Рико, старший из охранников, мужчина с шрамом на брови и глазами, видевшими слишком много, выступил вперёд, отчаянно и тихо прошептав:

— Госпожа… прошу вас, не стоит. Он… он не в себе. Такое бывает. Лучше уйти. Его состояние…

Валерия даже не остановилась. Она лишь кинула на него короткий, пронзительный взгляд, который заставил Рико съёжиться.

— Откройте дверь, — её голос был низким, спокойным, но в нём звенела абсолютная, нерушимая воля.

Они не посмели ослушаться.

Дверь, чудом уцелевшая после прошлых буйств, со скрипом распахнулась, открывая взору картину абсолютного хаоса. Воздух в кабинете был густым, пропитанным запахом дорогого алкоголя, пыли, поднятой с перевёрнутых бумаг, и каким-то едким, почти металлическим привкусом разрушения. Разбитые бутылки из-под элитного виски и коньяка валялись на полу, их осколки мерцали, как злые глаза. Стекло хрустело под ногами. Широкий дубовый стол был опрокинут, его полированная поверхность изрешечена ударами, словно кто-то пытался его разбить. Смятые бумажные файлы, некогда важные документы, были разбросаны повсюду, как опавшие листья. Стенка, отделанная тёмным деревом, была пробита насквозь — кулаком, или чем-то гораздо тяжелее. Каминные часы, реликвия семьи Энгелей, лежали на полу, разбитые вдребезги, остановив время в этом аду.

И среди этого хаоса, среди обломков и разрушения — он. Виктор. Этот Виктор был лишь бледной, искажённой тенью того харизматичного, властного мужчины, которого она знала, которого любила. Он стоял, опираясь на опрокинутый стол, его руки были окровавлены — порезы от стекла или сбитые в кровь костяшки, было непонятно. Глаза, обычно полные острого ума и сдержанной хищности, сейчас были затуманены, пусты и дики, как у загнанного зверя. Дикий, пустой взгляд, который не видел уже ничего человеческого, ничего знакомого. Это была тёмная часть его, та первобытная ярость, которую он так тщательно прятал даже от неё, даже от самого себя. Плечи подняты, как у хищника, готовящегося к атаке, дыхание рваное, тяжёлое, а глаза блестели опасным, холодным огнём — он был готов убить любого, кто посмеет приблизиться. Он был настолько поглощён своей собственной бурей, что даже не заметил, как дверь тихо закрылась за ней, отрезая её от мира, от спасения.

Тишина в кабинете сгустилась, тяжёлая и давящая. Валерия сделала шаг, затем ещё один, ступая по битому стеклу, не обращая внимания на хруст. Только когда она произнесла, низко и отчётливо, прорезая воздух:

— Виктор.

Он резко обернулся, его тело дёрнулось, как у раненого зверя.

В его глазах не было узнавания. Не было того пламени, той искры, которая всегда вспыхивала при виде её. Только зверь. Первобытный, безжалостный.

— Выйди, — голос низкий, опасный, хриплый от напряжения. — ВЫЙДИ. СЕЙЧАС ЖЕ.

Каждое слово было как удар, выбитый из горла, наполненный угрозой.

Девушка сделала шаг ближе, её взгляд был спокоен и твёрд. Она видела его, видела эту тьму, но не отступала.

Он сделал шаг к ней.

— Я СКАЗАЛ ВОН, ВАЛЕРИЯ!

Она спокойно подняла подбородок, её глаза встретились с его, без тени страха.

— Сделай, — вызов прозвучал тихо, но мощно.

Виктор замер. Громадная фигура напряглась, каждый мускул был натянут до предела. Его грудь вздымалась от рваного дыхания. Пальцы на кулаках дрожали, пытаясь сдержать разрушительную силу.

— Ты… не понимаешь, — он сорвался почти на шёпот, и в этом шёпоте прозвучали первые нотки страха — страха за неё. — Я не контролирую себя. Я сейчас… могу… Я могу причинить тебе боль.

— Знаю, — сказала Валерия нежно, совершенно спокойно.

С грохотом, способным обрушить своды, он ударил кулаком по стене в сантиметре от её головы. Удар был настолько силён, что от места соприкосновения разошлись трещины по стене, и часть штукатурки осыпалась ей на плечи, как пыль с древней статуи.

Она не шелохнулась. Ни единый мускул на её лице