Хрустальная ложь - М. Эль

Проблемы с агрессией у Виктора начались с того года, как умерла мать, его единственный светлый якорь в этом мире. С каждым годом вспышки становились все хуже и хуже. Не часто, нет. Раз в полгода может случиться такой всплеск, что в пору держаться подальше от всего живого. Однажды, лет в двадцать, в порыве гнева, Виктор убил своего подчиненного, посмевшего ему перечить. Отец тогда, вместо того чтобы прикрыть его, попытался заставить его обратиться к врачу, но в конечном итоге всё склонялось к тому, чтобы его сдали в психиатрическую больницу. Виктора это не устраивало. Он ненавидел эти идеи, ненавидел врачей, ненавидел слабость. Но он никогда не хотел, чтобы его всплески вылились на близких людей. Ни на Селину, ни тем более на его Змейку. Господи, он молился, чтобы она ничего не поняла, чтобы оставалась в Калифорнии, подальше от его демонов. Поэтому был только рад её командировке, её «отсутствию». Он понятия не имел, что она вернется раньше.

А она вернулась. И она проснулась. И она поняла.

Когда Валерия открыла глаза, кресло было пустым. Плед, которым он её укрыл, сполз на пол. Холодный воздух обвил её обнаженные руки, и от этого холода внутри что-то сжалось. Точнее, пустой была не просто комната, а другая грёбаная комната. Комната, где он должен был быть. Она почти чувствовала его запах на подушке, но его не было.

Девушка встала, поправила шёлковый халат, и её шаги были неслышны. Сначала она подошла к его спальне — пусто. Затем к кабинету, разгром которого ещё не успели убрать, — тоже пусто. Потом на кухню, где ранним утром уже суетились подчинённые. Они при виде неё будто молились в душе, чтобы не попасть под раздачу. Их нервные движения, опущенные взгляды — всё это было более чем красноречиво.

— Где Виктор? — спросила она ровным, опасно ровным голосом, в котором звенела сталь.

Молодой паренек, стоявший у плиты, вздрогнул так, что чуть не уронил тарелку.

— Э-э… хозяйка, он… э… он в западном крыле… — промямлил он, будто ждал удара или молнии.

— В какой комнате? — Валерия сузила глаза, её взгляд мог прожечь насквозь.

— Комната для гостей, третья слева… — быстро добавил другой, постарше, пытаясь угодить.

Она развернулась и ушла, её халат шуршал по мраморным полам.

Подчинённые облегчённо выдохнули.

Рико, стоявший у входа на кухню, машинально перекрестился, глядя вслед удаляющейся фигуре Валерии.

Валерия открыла дверь его гостевой комнаты так тихо, что Виктор даже не сразу понял, что она вошла. Комната была наполовину погружена в полумрак, утренний рассвет ещё не успел полностью пробиться сквозь плотные шторы. Только узкая полоска света из окна падала на кровать, освещая его сжатые кулаки, перевязанные руки и лицо — бледное, уставшее, слишком пустое, словно из него выкачали всю жизнь. Он не спал. Он просто лежал, глядя в потолок, вглядываясь в пустоту, которую чувствовал внутри себя. Но заметил мгновенно, когда дверь бесшумно закрылась за её спиной. Он поднял голову. И увидел Валерию. В шёлковом халате. С гневным, решительным взглядом. Со слегка всклокоченными волосами, упавшими на лицо.

И с той энергией, которая обещала мужчине полный и бесповоротный пиздец.

Она подошла к кровати. Он заметил её движение и, не поднимаясь, произнёс хрипло, его голос был сломлен и полон боли:

— Не подходи.

Валерия не слушала. Просто легла рядом. Поперёк его слов, против его приказов, вопреки тому, что он хотел — или думал, что хочет. Она легла рядом, заполняя собой пустоту его страха, выталкивая его из зоны самоизоляции.

Его глаза расширились. В них промелькнул шок, смешанный с ужасом.

— Андрес, я…

Она схватила его за ворот футболки, притянула к себе и заткнула поцелуем — резким, тёплым, обжигающе живым. Долго. Настолько, что он забыл дышать, забыл свои протесты, забыл о страхе. Вкус её губ, запах её кожи — это было единственной реальностью.

Когда она оторвалась, её дыхание было быстрым, а глаза горели. Она буквально прошипела:

— Рот. Закрой.

— Но…

Она легонько хлопнула его по губам пальцами, не оставляя сомнений в серьёзности её слов.

— Я сказала — молчать. И слушать.

Виктор замер, будто его ударило током. Он смотрел на неё, не смея пошевелиться, пленённый её яростной решимостью.

Валерия вздохнула, положила ладонь ему на щеку, мягко, почти болезненно нежно поглаживая:

— Нет, ты бы мне ничего не сделал. Ты бы не смог. Ты не такой. И нет, я тебя не боюсь. Я видела твою тьму, Виктор, и я не отвернулась. Нет, я не собираюсь держаться от тебя подальше. Ни на шаг. И нет — я не перестану к тебе лезть. Ты сам виноват, Энгель.

Она придвинулась ближе и ткнулась носом ему в висок, её дыхание опалило его кожу.

— Привык к тому, что тебя никто не трогает? Привык, что твои демоны гонят всех прочь? Придётся привыкать к новому, дорогой. Привыкай ко мне.

Виктор выдохнул, и этот выдох дрогнул, обнажая всю его усталость, все его отчаяние.

Она продолжила, уже мягче, её голос стал более успокаивающим, но не менее твёрдым:

— У тебя проблемы с яростью. Я знаю. Я не слепая. И я найду тебе врача. Лучшего. Самого лучшего, что только можно найти в этом чёртовом мире. Да, ты ненавидишь врачей. Ты ненавидишь слабость. Но я буду рядом. Через все сеансы, через все твои приступы отрицания, через все твои страхи. Ты меня понял?

Мужчина не смог ответить словами. Просто медленно покачал головой, не в знак несогласия, а будто сдаваясь, наконец-то опуская оружие. Сдаваясь ей.

Валерия улыбнулась уголком губ, её глаза смягчились.

— Вот и хорошо.

Он перевёл взгляд на неё — и впервые за долгие часы, за целую вечность, в нём появилось что-то тёплое, живое… почти благодарное. Благодарность за то, что она увидела его насквозь и не отвернулась, за то, что она была здесь.

Он протянул руку, коснулся её подбородка… осторожно, будто она могла исчезнуть, раствориться в утреннем воздухе… и потянулся к её губам.

И поцеловал.

Долго. Глубоко. Жадно, но мягко — как человек, который думал, что потерял всё, а потом вдруг получил обратно, хрупкое, но реальное, согревающее сердце. Он целовал её так, словно хотел впитать в себя её силу, её бесстрашие, её свет.

Виктор оторвался от её губ только тогда, когда им обоим стало совсем трудно дышать, когда лёгкие требовали воздуха. Но даже тогда он не отстранился полностью, прижимаясь лбом к её