Измена. Ты станешь второй женой - Эльза Манарова

Ем второй пельмень, третий. Не могу остановиться, потому что голод проснулся. Доедаю всё до последней капли.

Откидываюсь на спинку кресла и чувствую сытость.

Может, Амина права. Может, еда лечит душу.

Проходит час или два. Я так и сижу в библиотеки, на сытый желудок совсем не работается. Время стало вязким, медленным.

В саду деревья качаются на ветру. Облака ползут по небу.

Красиво, но почему только сейчас заметила?

Живот сжимается и становится неприятно.

Наверное, переела. Давно не ела столько много и сразу.

Случается ещё одна судорога, более болезненная.

Встаю, ноги ватные, подкашиваются, ко мне словно привязали стокилограммовые гири.

Что происходит?

Коридор плывёт перед глазами, люстра надо мной качается.

Хватаюсь за перила, холодное дерево под пальцами, единственное реальное в этом мире, который начал разваливаться.

— Ярослава? — Голос Дамира доносится откуда-то сверху.

Поднимаю глаза, а он спускается по лестнице. Откуда он взялся, его не должно быть дома до вечера. Или уже вечер?

Открываю рот, чтобы ответить. Вместо слов чувствую новый спазм. Желудок выворачивается наизнанку и падаю на колени.

— Ярослава! — Он рядом, успевает подхватить. — Что случилось?

— Не знаю... болит...

Ещё один спазм. Всё тело скручивает. Боль. Такая боль, что темнеет в глазах.

— Скорую! — Кричит Дамир. — Немедленно!

Что со мной? Что происходит?

Надо мной мелькают лица: Дамир, Амина, свекровь откуда-то взялась. Все размыты, нереальны.

— Что она ела? — Снова слышу голос Дамира.

— Не знаю.

— Думай! Что она ела?!

— Хинкали... я принесла ей хинкали...

— Покажи, где тарелка?

Шаги то удаляются, то возвращаются, я всё ещё в сознании.

— Она съела всё, ты ела это?

— Нет... я готовила, но не пробовала.

— Как удобно.

— Дамир, я не виновата. Это не я.

— Заткнись.

Теперь слышу сирены. Они совсем рядом.

Любимые руки поднимают меня и укладывают на носилки.

Умираю? Это смерть?

Небо над головой. Серое. Бесконечное. Красивое.

А потом просто темнота.

Глава 13

Дамир

Белые стены, белый поток, белый свет ламп, режущий глаза. Всё белое, стерильное, мёртвое, как саван, которым чуть не накрыли мою жену.

Сижу в кресле возле кровати и смотрю, как дышит Ярослава. Её дыхание медленное и неровное. Она лежит под капельницей, с датчиками на груди, её лицо бледное, оно кажется прозрачным на фоне больничной подушки.

Жива. Она жива. Повторяю это себе уже который час.

Врач, который её спас, вышел полчаса назад из палаты. Он сыпал медицинскими терминами, которые я не запомнил, но последняя фраза врезалась в память острее скальпеля:

— Ещё полчаса, и мы бы ничего не смогли сделать. Повезло, что привезли быстро.

Повезло. Какое это издевательское слово. Повезло, что я оказался дома. Повезло, что услышал, как она упала. Повезло, что скорая приехала за восемь минут, а не за пятнадцать.

А если бы меня не было дома? Если бы я задержался на встрече, как планировал? Если бы она умерла одна, на холодном мраморе, что тогда?

Руки сжимаются в кулаки так сильно, что чувствую хруст костей. Боль острая, физическая, реальная и это хорошо. Она отвлекает от той боли, которая разъедает изнутри, от той ярости, которая клокочет в груди, требуя выхода, крови, справедливости.

Амина, чёрт её возьми.

Её имя в голове звучит как проклятие. Я видел её лицо, когда спросил про хинкали. В её глазах увидел панику, которую она тщательно пыталась скрыть.

Доказательств у меня нет. Она всё убрала, вымыла, уничтожила. Амина оказалась холодной и расчётливой. Терпеливая хищница, которая ждала своего момента и нанесла удар так, что никто не может ничего доказать.

Но я знаю, чувствую нутром, костями, каждой клеткой, что именно она пыталась убить мою жену.

И что я могу? Кричать? Обвинять? Она будет отрицать, семья её защитит, Хаджиевы встанут стеной, контракты полетят к чертям, начнётся война между кланами. И Ярослава снова окажется в эпицентре. Надо действовать умнее.

Я не могу её защитить. Вот правда, от которой некуда деться. Я — глава своей ветви семьи, у меня деньги, связи, люди, но я не могу защитить одну женщину в собственном доме.

Смотрю на Ярославу, её лицо спокойное во сне. Но даже сейчас, когда она без сознания, между бровей залегла складка — напряжение, которое не проходит даже во сне.

Что я с ней сделал?

Год назад, когда мы встретились, её глаза светились, когда она смотрела на меня. Она засыпала, обнимая меня, полностью доверяясь, отдаваясь сну без страха. Я просыпался от её дыхания на своей шее, от её руки, которая лежала на моей груди, от абсолютной уверенности, что она — моя, что мы — вместе, что ничто не может нас разлучить.

Идиот. Самоуверенный, слепой идиот.

Я думал, что могу всё контролировать. Женюсь на Амине для семьи, но сохраню Ярославу для себя. Все будут довольны. Я справлюсь, смогу, потому что достаточно силён, достаточно умён, достаточно влиятелен, чтобы удержать в руках две жизни, два мира, две реальности.

Но реальность оказалась проще и жёстче: нельзя удержать двух женщин в одном доме и ожидать мира. Нельзя разорвать сердце жены и ждать, что она простит. Нельзя играть в Бога, не заплатив цену.

И за всё расплачивается моя Ярослава.

Беру её за руку. Кожа холодная, несмотря на тёплую палату. Пальцы тонкие, хрупкие — когда она так похудела? Раньше они были полнее, теплее. Раньше эти пальцы гладили моё лицо, играли с моими волосами, держали меня, как будто я единственное, что ей нужно в этом мире.

Когда я потерял право на её прикосновения?

И я позволил этому случиться. Более того, я стал причиной. Женившись на другой, я поставил крест на всём, что мы строили. На доверии, на любви, на будущем, которое мы планировали вместе.

Ярослава заслуживала большего. Заслуживала мужа, который выберет её. Который скажет «да пошло всё к чертям» и останется с ней. Который защитит её от всего мира, включая собственную семью.

Но я выбрал трусость. Назвал это ответственностью, долгом, необходимостью, но на деле я просто испугался. Испугался отца, дядей, традиций, последствий. Испугался быть тем, кто разрушит семейные связи ради любви.

Дверь открывается тихо, почти бесшумно. Я не оборачиваюсь, думаю, что пришла медсестра. Но слышу шаги тяжёлые, мужские, уверенные.

— Дамир.

Голос отца застаёт меня врасплох. Я не ожидал его здесь.

Руслан Байсаров с бледным лицом стоит в дверях, чего не бывает никогда. Он выглядит старым, не в обычном смысле, а старым от той тяжести, которую несёт.

— Отец. — Встаю. — Почему ты здесь?

— Узнал. Приехал сразу, как