Преграды и прощение - Корали Джун

Моим первым побуждением было взметнуть кулак в воздух и возблагодарить Бога. Моей первоочередной задачей было увезти маму как можно дальше от ее жестокого мужа. Если она ему больше не нужна, то мы могли убираться отсюда к чертям собачьим. Это дело рук Джека? Хамильтона? Он обещал мне, что все уладит.

Несмотря на то, что была взволнована, я знала, что мне нужно быть осторожной. Мне потребовалось немало усилий, чтобы скрыть улыбку на лице.

— Мне так жаль, мама, — тихо произнесла я. И хотя мне не было жаль, что Джозефа больше нет, я говорила искренне. Мне было жаль, что у нее разбито сердце. Было жаль, что ей пришлось пройти через это. Было жаль, что ее первая попытка обрести любовь и нормальную жизнь обернулась столь плачевно.

Она не была абсолютно невинной и сама вырыла себе могилу, солгав о беременности, но это не означало, что я не могла посочувствовать ее боли. По иронии судьбы, разбитое сердце связало нас.

— Он сказал тебе, почему? — спросила я.

Мамины глаза-бусинки уставились на меня, ее губы скривились в усмешке, и она склонила голову набок.

— Ты знаешь почему.

Мама ткнула меня в грудь указательным пальцем, и я вытаращилась на нее, не совсем понимая, что она имеет в виду.

— Что? Мам, пойдем, присядем. Где Джек?

— Это твоя вина. Ты не могла смириться с тем, что у меня есть, и тебе пришлось пойти и все испортить!

Мать снова ткнула в меня пальцем, на этот раз сильнее. Я потерла грудь, куда она вонзила указательный палец, и нахмурилась.

— Ты встречалась с Хамильтоном. Позвонила Джеку и договорилась, чтобы он привез меня сюда. Ты хотела этого.

— Я не хотела этого! — возразила я.

— О? Ты никогда не хотела, чтобы я выходила за него замуж. Признай это.

Я вздохнула.

— Да, это был поспешный брак, но все, чего я хотела, — это твоего счастья...

— Ты просто хочешь, чтобы я была несчастна!

Да, я хотела этого, но, в конце концов, расторжение брака было решением Джозефа. Он был взрослым мужчиной. Я не заставляла его составлять документы о разводе и передавать их моей матери.

— Это не моя вина, — возразила я. — Джозеф способен принимать собственные решения. Да, мне хотелось, чтобы ты была в безопасности, поэтому обратилась к Джеку, когда беспокоилась о твоем здоровье и благополучии. Но, мама, я не виновата в том, что Джозеф захотел расторгнуть ваш брак. Несправедливо перекладывать это на меня.

Мама запрокинула голову и расхохоталась таким маниакальным смехом, что у меня глаза расширились от шока. Затем она согнулась пополам, как будто юмор моих слов был настолько забавным, что ей пришлось схватиться за живот, чтобы сдержать смех.

— Несправедливо? — спросила она, вытирая слезы с глаз кончиком указательного пальца. — Несправедливо? Что несправедливо, так это растить неблагодарную дочь, которая ВСЕ портит!

Я сделала шаг назад. Маме было больно, но ее обидным словам не было оправдания. Может, это была остаточная боль от того, что Хамильтон использовал меня, а может, я просто была сыта по горло обвинениями во всех плохих вещах, которые случались с моей матерью.

Нет. Не сегодня. Больше нет.

— Несправедливо то, что ты лжешь о своей беременности, чтобы заманить Джозефа в ловушку брака без любви, — начала я, прежде чем ткнуть ее в грудь, подражая тому, как она пыталась причинить мне боль. — Несправедливо иметь мать, которая винит тебя за то, что ты, блядь, существуешь.

Я снова ткнула ее, и мы обе шагнули в дом.

— Несправедливо, когда к тебе относятся как к соучастнице. Несправедливо иметь самовлюбленную мать, которая не может взять на себя ответственность за свой неудачный брак с чудовищем.

Мама уставилась на меня, а я продолжала.

— Ты обращаешься со мной как с обузой, и мне это надоело. Все, что я когда-либо делала, — это заботилась о тебе. Я не буду извиняться за то, что пыталась спасти твою чертову жизнь.

— Да как ты смеешь! Я только что узнала, что развожусь, и твоя первая реакция — напасть на меня?! — огрызнулась она.

— Только потому, что первой твоей реакцией было обвинить меня в своем неудачном браке! Приди в себя! Мне жаль, что тебе причинили боль. И неприятно, что ты через это проходишь. Но я не могу больше стоять здесь и позволять тебе обвинять меня. Ты имеешь право на свои чувства, но я не обязана больше страдать из-за них. Ты хоть знаешь, что такое здоровый механизм преодоления? Я твоя дочь. Не твоя подруга, не твоя сестра и уж точно не твоя мать. Я твоя гребаная дочь!

Я кричала так громко, что у меня горело горло. Моя грудь тяжело вздымалась, когда я смотрела на сломленную женщину перед собой. И не чувствовала ни капли сожаления.

Я чувствовала себя свободной.

— Ничего себе, — сказала я себе, кивая. Мама зарыдала сильнее. — Это было действительно здорово.

— Тебе на меня наплевать, ты, маленькая эгоистичная сучка, — выплюнула мама.

— Яблоко от яблони недалеко падает, Лайла! — закричала я, прежде чем в недоумении прикрыть рот рукой.

С того момента, как мама вышла замуж за Джозефа, я работала над этим моментом. Хамильтон сломал меня, а я восстанавливала себя.

— Я закончила, — тихо сказала я.

— У тебя есть все, Вера! Все. Ты можешь ходить в школу. Ты можешь пойти на бал, на выпускной...

— Перестань обвинять меня в том, что у меня не такая жизнь, как у тебя! Тебе не нужно было меня содержать, мама. Я так благодарна тебе за это, но лучше останусь без матери, чем буду жить жизнью, в которой мне придется извиняться за то, что я существую.

— Я любила тебя. И все делала для тебя, — всхлипывала она.

— И я благодарна тебе за это, но тебе нужно внимательно посмотреть на свою жизнь и на то, как ты относишься ко мне, — заметила я. Спокойно, мой голос был убийственно спокойным. — Я больше не позволю тебе так поступать со мной. С меня хватит.

— Что это вообще значит? Ты не можешь бросить семью, — снова дошла до крайности мама.

— Я не бросаю тебя. Перестань впадать в такие крайности, ты, самовлюбленная психичка. Мне надоело быть твоей грушей для битья. Надоело чувство вины. Просто... надоело. Если ты хочешь вернуться к роли моей матери и перестать заботиться обо всей этой материалистической ерунде, то ты знаешь, где меня найти.

— Что здесь происходит? — спросил Джек. Его галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки расстегнута, обнажая