Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

дом полон радости, когда ее поразило смертельное отчаяние. Говорят, замок счастья разрушается, как только вступят в него; бедняжка переступила порог, и грезы ее начали осуществляться.

Едва ли не всякая катастрофа имеет предвестников. Вот что случилось на глазах у Боярышника.

Марциал принес ей пару неразлучных, этих тропических пташек с зеленым оперением, с беспримерной любовью, столь грациозных в своих дуэтах. Весело было слушать их пение. Боярышник полюбила птичек и сама наливала им воду и давала корм; самец ластился к ней, самка подставляла голову для поцелуя; это приводило в восхищение как Боярышника, так и неразлучных.

Но однажды около полудня сын горничной отворил клетку и раздразнил птиц; самец выпрыгнул и улетел в окно. Боярышник в отчаянии, самка вне себя. Бегают по всему околотку Божон, отыскивая птичку, но день проходит в тщетных поисках.

Самка жалобно пищит. Вечером она спрыгивает с жердочки и забивается в угол клетки, спрятав головку под крыло, как будто ей противен дневной свет. Встревоженная Боярышник берет ее в руки, целует, утешает, но бедная птичка ничего не хочет слышать. Посаженная на жердочку, она снова прячется в угол клетки. К девяти часам вечера птичка умерла.

Потому что неразлучные не могут прожить полдня друг без друга; самец иногда переносит разлуку, но самка – никогда.

На другой день самец стал биться в окно; он вырвался из плена, в котором его держала соседка. Ему не показали мертвой подруги, а дали новую; птичка осталась жива, но была безутешна.

– Послушай, – сказала грустно Боярышник Марциалу, – в тот день, когда ты улетишь от меня, подобно этой птичке, я умру с горя; ты возвратишься, но слишком поздно!

Пока она говорила, Марциал одним пальцем наигрывал на фортепьяно песенку.

Plaisir d’amour ne dure qu’un moment,

Chagrin d’amour dure toute la vie [103].

Он встал и поцеловал Боярышника, сказав:

– Я настолько люблю красоту, что не могу разлюбить тебя.

Глава 6. Маски и сердца

В одном из ближайших к Парижу замков давали костюмированный бал, на который собрался весь высший свет. Госпожа Трамон привезла Жанну. Они рассчитывали, что никто не узнает их в белых домино с лебяжьей опушкой.

Госпожа Трамон ростом была ниже ростом Жанны, но на этот раз обула ботинки с двойными каблуками. Они выдавали себя за двух сестер и так хорошо вели дело, что никто их не узнал.

Жанна много веселилась, хотя и не рассчитывала на это; причина тому была та, что она встретила тут Бриансона.

Предполагая провести сезон в Брайтоне вместе с госпожой Трамон, Жанна притворилась англичанкой и настолько хорошо говорила ломаным языком, что ее нельзя было принять за француженку.

Марциал не знал по-английски, она же упорно отказывалась говорить по-французски, но тем не менее они вскоре стали понимать друг друга; госпожа Трамон пришла в изумление от этого великого искусства запутывать самые простые вещи.

Жанна часто встречала Бриансона в обществе, но никогда не разговаривала с ним. Взгляды были более или менее красноречивы: она выражала оскорбленную гордость, он – прискорбное раскаяние. Для того, кто умеет понимать страсть, была целая тайна в этой быстрой молнии их взглядов; для тех же, кто ничего не видит, были незнакомые друг с другом мужчина и женщина.

В этот вечер Жанна расхаживала с Марциалом по замку XVII века, где ужинали и танцевали во времена Регентства и Людовика XV; по парку, населенному еще нимфами Куазьо и Куту, печальными с тех пор, как видят только черные платья; Жанна ходила, то встречая, то теряя госпожу Трамон, слушая болтовню Марциала, этого прекрасного мечтателя, которого она хотела бы вечно слушать. Она его нашла таким же, каким он был в первый раз, когда вальсировал с ней; те же речи, та же нежность голоса, то же искусство соединять прекрасное и дурное в любовной симфонии. Напрасно Жанна старалась защититься от обаяния: она с новым наслаждением подчинялась очарованию.

«Он не узнал меня и, однако, говорит так же нежно, как говорил год назад. Стало быть, все женщины равны для него!»

Жанна ошиблась; Бриансон узнал ее, но промолчал; она остановила бы его на первом слове, между тем как, притворяясь, будто не узнает ее, он имел право быть страстнее всех ее поклонников. Жанна признавалась себе, что из всех мужчин, встречаемых ею в обществе, Марциал один умел хорошо говорить о сердечных делах, потому что обладал красноречием.

Он не был сентиментален, но умел ярко выражать чувства. Было очевидно, что он любил и мог любить всеми силами души. В его энтузиазме была капля насмешливости, отчего первый приобретал особенную прелесть.

Жанна рискнула коснуться прошлого:

– Скажите, пожалуйста, вы забыли всех своих жертв? Персиковый Цветок, которая утешилась в утрате вашей любви; Маргариту Омон, умершую от того же; двух или трех светских женщин, которые должны были разойтись с мужьями? Мне еще говорили об одной молодой девушке знатного рода, которая однажды ночью приехала к вам с бала.

– Это сплетни светских женщин. Я знаю, о ком вы говорите: о благородной девушке с редкой красотой и с редким сердцем. Вы не знаете ее имени, и потому я могу вам сказать, что единственно ее я любил искренне и глубоко, быть может, даже теперь люблю; но прекратим этот разговор, я больше не имею права любить ее.

– Она вышла замуж?

– Еще хуже: не узнает меня, следовательно, совершенно чужда мне.

Жанна заметила волнение Марциала.

– И потому-то вы ухаживаете за мной!

– Женщина не имеет права ревновать к прошлому, потому что всякая новая любовь есть возрождение: у сердца, как у природы, есть весна.

– И вы хотите, чтобы я пробудила в вашем сердце весну?

– Да, потому что вы прекрасны. Полюбите меня, и я, клянусь душой, не покину вас и умру у ваших ног.

Жанна села в парке на скамейку. Став перед ней на колени, Марциал нежнее обыкновенного сказал:

– О, как я люблю тебя!

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, но заметила, что и глаза Марциала были влажны.

«О чем его слезы?» – подумала она и, повернувшись к нему, спросила:

– Разве я напоминаю вам погибшую любовь?

– Ради Бога, не будем говорить о прошлом. Станем любить друг друга в настоящем и будущем.

Наступила ночь; лунный свет, бледный и трепетный, проникал сквозь деревья, едва одевшиеся листьями; по небу проносились легкие облака, ветерок колыхал цветники и кустарники; это было время последних лилий и первых роз – пышная природа наслаждалась чудными часами любви; соловьи чередовались