Хрустальная ложь - М. Эль

— Госпожа, ну вы же нас знаете. Мы росли с вами. Мы вытерпим всё. Даже… Мэн.

— Не трогай Мэн, — сказал Джей философским тоном, окидывая взглядом безмятежный пейзаж. — Он красивый. Просто депрессивный. Как госпожа.

— Какой милый комплимент, — Лилит усмехнулась, качнув головой. — Готовы к тихой жизни? К рыбалке и вязанию?

Рен, закинув тяжёлую сумку на плечо, ухмыльнулся, в его глазах читалась преданность, граничащая с безрассудством.

— Мы готовы к жизни хоть в аду. Вашем аду, госпожа.

— Мы родные, — добавил Лука, уже осматривая задний двор, его руки были готовы к любой работе. — Вы от нас не избавитесь так просто.

Она улыбнулась, качнула головой, в её глазах мелькнула редкая нежность:

— Верные придурки.

— Ваши придурки, госпожа, — хором ответили они, и в их голосах не было ни тени обиды, только чистая, беззаветная преданность.

И дом ожил.

Они готовили по очереди. Точнее — пытались. Потому что Лука каждый раз умудрялся сжечь тосты до состояния угля, а Саль пересаливал всё, до чего дотрагивался, утверждая, что так «лучше чувствуется вкус моря».

В итоге: готовила Лилит.

Она ругала их, пинала за то, что они садятся за стол не мыв руки, и приговаривала:

— Вы действительно выросли? Сомневаюсь. Вы — пятеро детей, которых мне придётся воспитывать всю жизнь.

— Мы выросли. Просто плохо, — оправдывался Рен, пытаясь отобрать у неё тарелку, пока она не убрала её.

На кухне пахло кофе, беконом и свободой. За окном шумел океан.

У них был телевизор, старый, квадратный, с тремя каналами — но им хватало.

Вечерами они смотрели фильмы: боевики, триллеры, индийские танцевальные сцены — всё подряд, лишь бы отвлечься от мыслей.

Диего ворчал на сюжет, Саль щёлкал семечки, Лука пытался анализировать сюжет, находя в каждом кино скрытые смыслы, а Джей ел то, что приготовили «на потом», пока Лилит не била его по рукам.

Лилит сидела на подлокотнике кресла, поджимая одну ногу и улыбаясь.

Так выглядела её маленькая семья. Неидеальная. Шумная. Но настоящая.

Такая же у нее была в Нью-Йорке. До того, как она узнала о лжи.

Такая же, родная, у нее была в столице великой Италии. До несправедливости и воспитательного урока от матери.

Может когда-нибудь, Валерия сможет их простить?

Мэн — тихий штат. Клубы — редкость, а те, что есть, кажутся затерянными во времени. Но они нашли один, на окраине, в подвале старого ресторана. Там играла странная музыка — смесь электрики, морских шумов и редкого инди-рока — но ей понравилось. Она танцевала, смеялась, бросала взгляд на своих мальчиков, которые рассредоточивались по залу, как тени, их глаза сканировали толпу, готовые к любой опасности.

— Если кто-то ко мне подойдёт… — начала она, подмигивая.

— …мы его вынесем, — сказал Диего, даже не оборачиваясь, его голос был глухим от музыки.

— А если понравится? — подмигнула она.

— Тогда… вынесем вас, — вздохнул Джей, покачав головой.

Лука расхохотался:

— Госпожа, смотрите, опять на вас смотрят.

— Пусть смотрят, — пожала плечами она. — Я вообще-то в бегах. Имею право выглядеть красиво. И провокационно.

Она действительно выглядела красиво. И свободно. И пьяно. Её смех был громче музыки, её движения — откровеннее.

Но как только взгляд одного мужчины задержался на ней слишком долго, стал слишком настойчивым — Саль мгновенно оказался рядом, его фигура загородила ей обзор.

— Уходим. — Его голос был тих, но в нём звучала непреклонная команда.

— Но я только… — Она надула губы.

— Госпожа. Пошли. — парень не двигался, пока она не подчинилась.

Лилит скривилась, но пошла. Ей нравилось, что они иногда командуют. Хоть кто-то.

В дождливые вечера, когда океан грохотал за окнами, они сидели в гостиной, разложив карты на старом, поцарапанном столе. Джей постоянно мухлевал, его руки были быстрее, чем глаза. Лука замечал — но не всегда, иногда он сам поддавался на его уловки. Саль вздыхал, как старик, пытаясь следить за картами. Диего угрожал перестрелять всех, если не прекратятся споры.

— Госпожа, вы опять блефуете, — сказал Лука подозрительно, его глаза сузились.

Лилит подняла глаза, в них плясали озорные огоньки.

— Я всегда блефую. А ты всегда проигрываешь. Привыкай.

— Это нечестно. — Лука протестовал.

— Это жизнь. — Она пожала плечами.

Они смеялись, ели попкорн, спорили, матерились. Были обычными людьми, наслаждающимися моментом.

И только по ночам, когда игра заканчивалась и они расходились по комнатам, дом становился тихим.

Слишком тихим.

И тогда начиналось её настоящее.

Она выходила на балкон, закутанная в тёплый свитер, который едва защищал от пронизывающего ветра.

Внизу шумело море. Серое. Холодное. Настойчивое, как её воспоминания.

Лилит зажигала сигарету, держала её тонкими пальцами, и иногда — руки дрожали, выдавая внутреннее напряжение.

Смех уходил. Адреналин уходил. Пустота возвращалась, заполняя собой всё.

Она ненавидела тишину.

Потому что в тишине приходил он.

Виктор.

Его голос. Его руки. Его смешной хриплый смех. Его злость. Его поцелуи.

И его предательство — даже если она ещё не знала всей, полной правды. Даже если она пыталась убедить себя, что это не так.

— Ты мне врал… — шептала она в темноту, позволяя слезам катиться по щекам, смешиваясь с дождём. — С самого начала… Ты игрался. Ты… Ты…

Она глотала воздух, как будто тонет, её лёгкие горели.

Потом, тихо, почти неслышно, её голос оборвался.

— А я скучаю, придурок. Чёртов придурок … скучаю так, что внутри все режет. — Прошептала Лилит в темноту комнаты, прижав ладонь к губам, чтобы заглушить этот крик, этот болезненный зов, который рвался изнутри.

Она закрывала глаза, проваливалась в этот шёпот, в эту изнуряющую борьбу с собой, пока не слышала шаги за дверью.

Лука появлялся в дверях, не включая свет, его силуэт был едва различим в темноте, на фоне тусклого света из коридора.

— Госпожа… всё нормально? — его голос был тихим, обеспокоенным.

Она быстро вытирала глаза тыльной стороной ладони, стараясь скрыть следы слёз.

— Всё в порядке, Лука. Иди спать. — Голос её был глухим, но твёрдым.

Он хотел что-то сказать, возможно, предложить выпить, или просто посидеть рядом. Но знал — нельзя. Ничего нельзя. У неё были свои границы.

И он уходил.

Она оставалась наедине с морем, его шумом за окном, и болью.

Болью, которая была одновременно свободой. Свободой от лжи, от чужих ожиданий, от фальшивого мира. Но всё равно болью.

Утром — снова смех.

Снова ругань из-за готовки завтрака на старой плите гостиницы.

Снова клубы — правда, уже не такие роскошные, как в Остине, но со своей атмосферой.

Снова карты, которые она шутя раскладывала для своих людей.

Снова лёгкость, которая чувствовалась в каждом движении, в каждом взгляде.

Они нашли новый