Хрустальная ложь - М. Эль

Амалия усмехнулась, её улыбка была всё так же полна опасного очарования, той самой дерзости, что с первой секунды покорила его.

— А я в тысячу раз прокляла бы этот выбор, — её слова были легки, но в них звенела правда. — Проклинала бы каждый день твою упрямую голову, твою безжалостность, твою бесконечную власть. Но всё равно… — она чуть сильнее прижалась к нему. — Всё равно пошла бы за тобой. В любой ад.

В тот момент, глядя на неё, Виктор понял всё, что его никогда не учили понимать. Понял, почему его отец, никогда после матери не смотрел на других женщин — потому что ни одна другая не могла даже тенью сравниться с той, что была его светом и его проклятием. Понял, почему мать, Амалия, одним своим присутствием, одним словом, одной лишь мыслью могла заставить молчать любого дона, заставить приклонить колени самых могущественных людей этого города — её сила была не в оружии, а в её разуме, в её воле, в её способности видеть насквозь. Понял, почему смерть его Амалии не просто нанесла бы удар — она сломала бы, разорвала бы на части весь их криминальный мир, перевернула бы каждый камень, обнажив пропасть.

Амалия Энгель. Это была не просто женщина. Это была буря, сметающая всё на своём пути, непокорная и прекрасная в своём гневе. Это был свет, пронзающий мрак, указывающий путь и освещающий самые тёмные уголки. Она была живой легендой, которую невозможно было остановить или забыть.

И когда она умерла — мир стал другим. Он не просто изменился. Он раскололся, треснул по швам, словно древнее стекло. Краски поблёкли, звуки приглушились, воздух стал разреженным, будто его дыхание ушло вместе с ней. Нью-Йорк, город, что был её сценой, стал декорацией к бесконечной драме без главной героини.

Прошли недели, месяцы, прежде чем боль, сжигающая их, стала хоть сколько-нибудь выносимой, прежде чем слова смогли прорваться сквозь сгусток горя. Когда они, Люциан, Виктор и Селина, смогли дышать более или менее свободно, сидя в той же гостиной, что когда-то была наполнена её смехом и остроумными репликами, Селина, уже взрослая, но всё ещё такая хрупкая в своём горе, произнесла, её голос был полон надрывной мудрости:

— Мама была не человеком, папа. Она была эпохой. Мы знаем, какого тебе. И будем помогать.

Виктор прижимал сестру к себе, его рука покоилась на её плече, но глаза были устремлены вдаль, в воспоминания. Его голос был твёрд, словно высечен из камня, но в нём звенела глубокая, невыносимая тоска:

— Мама была тем, кем я хочу, чтобы была моя жена.

А Люциан, непоколебимый, могущественный Люциан Энгель, который видел смерть слишком много раз и никогда не дрожал, сказал лишь одно. Его взгляд был пуст, слова вырвались из самой глубины его опустошённой души, словно последние, умирающие вздохи.

— Она была моей жизнью. Всем моим смыслом, моим дыханием, моей причиной быть. Значит, теперь жизнь закончилась. И для меня нет ничего, кроме её памяти. И вас, дети мои.

Глава 47

Вилла Андрес, Неаполь.

Солнце, клонясь к горизонту, разливало по старинным стенам виллы Андрес в Неаполе тёплый, золотой свет. Воздух был настоян на ароматах цветущих лимонов и горьковатой соли Средиземноморья, смешиваясь с едва уловимым запахом дорогой сигары и свежих цветов. Вдалеке слышались приглушенные голоса слуг, звяканье посуды — предвестники большого ужина. Сегодня Андрес принимали гостей из Соединённых Штатов — событие редкое, почти дипломатическое, несущее в себе больше, чем просто светский визит.

В центре идеально белого мраморного двора, где резные статуи бросали длинные тени, стояла Эмилия. Её чёрные, как вороново крыло, волосы были собраны в высокий, тугой хвост, открывая острые черты лица. Синие глаза, казались острее стали, пронзая пространство. Она была одета в строгую, безупречно сшитую форму кадета полицейской академии — чёрную, почти аскетичную, но на ней она смотрелась невероятно элегантно, вступая в резкий диссонанс с пышностью светского вечера. Выправка, которую давали годы тренировок, была безупречной: она стояла прямо, как струна, с той неприступной грацией, что присуща лишь тем, кто знает цену дисциплине и власти. После этой формальной встречи ей нужно было на работу, на ночное дежурство, поэтому Эмилия не собиралась играть в переодевания или притворство ради каких-то заморских гостей.

Люциан Энгель. Рядом с ним, словно тень, шла Амалия. Всего двадцать один год, но в её присутствии чувствовалась нешуточная сила. Чёрное платье струилось по её фигуре, подчёркивая каждую линию. Медовые, бездонные глаза не просто смотрели — они проникали. От её холодной, отстранённой красоты невозможно было отвести взгляд, как от завороженного, но смертельно опасного зверя. В её походке было столько неприкрытой, наглой уверенности, что даже видавшие виды охранники Андрес, привыкшие к силе, инстинктивно отступили, создавая для неё невидимый, но ощутимый коридор.

Их взгляды встретились над головами всех остальных. Это была не просто встреча, а столкновение двух миров, двух сил. Амалия заметила Эмилию первой, её шаг замедлился, а глаза чуть прищурились, оценивая. Эмилия неспешно двинулась навстречу. Чуть поодаль Адель и Валериан, уже с неподдельным интересом наблюдали за этой неожиданной дуэлью.

Эмилия заговорила первой, её голос был ровным, как отшлифованный камень, но в его спокойствии таилась опасная острота:

— Добро пожаловать в Италию, господа Энгель.

— Амалия Энгель, — она медленно, почти гипнотически улыбнулась, подавая руку в знак приличия, но её глаза сканировали Эмилию. — Советник Люциана. А ты, должно быть… та самая Эмилия, о которой во всей Европе, говорят с таким… уважением и даже страхом.

Короткая, звенящая пауза. Эмилия подняла подбородок, её взгляд был открытым и прямолинейным, как удар.

— Если бояться — пусть боятся те, кто заслужил. Мне нечего скрывать.

— Мне нравится, — Амалия чуть склонила голову. — Ты острая.

— Я честная, — парировала Эмилия, не отводя взгляда. — В отличие от большинства, кто приезжает сюда, прячась за масками вежливости и фальши.

Амалия рассмеялась — тихо, почти беззвучно, но в этом смехе звенел металл.

— А я думала, в полицейской академии учат дипломатии. Или хотя бы приличиям.

Эмилия сузила взгляд.

— В полиции учат видеть ложь, миссис Энгель. И я её вижу. Повсюду.

В то время как женщины обменивались ударами, мужчины приступали к своей партии. Чуть поодаль, словно, не замечая наэлектризованной атмосферы, Киллиан Андрес, подошёл к Люциану.

— Глава Энгель? — Киллиан говорил спокойно, с достоинством, присущим хозяину.

— Глава Андрес, — ответил Люциан, его голос был низким, но звучным.