Хрустальная ложь - М. Эль

Когда последние выстрелы стихли, когда тела врагов лежали, безжизненные, в залитом солнцем саду, когда запах крови смешался с нежным ароматом апельсиновых цветов.

Эмилия стояла посреди сада, обнимая Валерию, её платье было испачкано землёй и кровью, но она была цела. Она не плакала. Её лицо было холодным — как сталь, её глаза — бездонными колодцами ярости и решимости.

Люциан стоял рядом, тяжело дыша, его дыхание было прерывистым. Он держал Виктора на руках, прижимая его к себе, словно защищая от всего мира.

— Мы не знали, что вас атакуют, — сказал он, его голос был серьёзен, лишён всякого лукавства. — Эмилия, Киллиан… клянусь, мы не имели к этому отношения.

Амалия, её лицо было бледным, но сосредоточенным, уже говорила с выжившими охранниками, пытаясь понять, кто были нападавшие, откуда они пришли, кто посмел нарушить перемирие.

Но Эмилия уставилась на Люциана так, будто могла убить его взглядом, её глаза метали ледяные молнии.

— Они пришли в тот день, когда вы приехали. Мой дом. Мои дети. Совпадение? — её голос был низким, звенящим от сдерживаемой ярости.

Киллиан, передавая маленького Алана на руки Адель, попытался обнять жену за плечи, успокоить её, но она резко отстранилась.

— Эми…

— Нет. Вам лучше уехать. Сейчас же.

Амалия шагнула вперёд, протягивая руку, пытаясь достучаться до разума Эмилии.

— Эмилия. Мы здесь ни при...

— Уезжайте, — голос Эмилии сорвался, превращаясь в надрывный крик. — Я сказала — уезжайте!

— Моя Луна, пожалуйста… — Киллиан попытался остановить её, чувствуя, как она отдаляется, ускользает из его рук.

Но она была другой. Раненой. Её инстинкт матери, фанатично защищающей своих детей, затмил всё. Она впервые в жизни смотрела на Амалию не как на союзницу, не как на женщину, которую уважала и с которой находила общий язык. Она смотрела на неё как на угрозу, на живое воплощение опасности, что пришла в её дом.

— Я не позволю даже тени подозрения упасть на моих детей. Я не позволю им жить в страхе. Уходите. Сейчас же.

Люциан сжал челюсть, его взгляд стал жёстким, но в нём читалось понимание.

— Это — ошибка, Эмилия. Ты это знаешь.

— До вас последние годы не было ни одного нападения! — она почти кричала, её голос срывался. — Мои дети могли умереть! Алан мог умереть! Когда дело касается моих детей — я не разбираюсь в политике и союзах.

Амалия тихо сказала, её голос был полон боли от такой несправедливости.

— А как же союз? Мы же хотели…

— Его никогда не было, — отрубила Эмилия, её слова были подобны удару кинжала, разрушая все надежды. — Забудьте.

Люциан выдохнул. — Глава Андрес, стали бы мы рисковать жизнью собственного сына? Ответьте.

Эмилия отвела взгляд, подходя к своей матери, которая держала внука на руках. Адель тут же пережала ей Алана и отошла к маленькой Валерии. Она обязательно поговорит с дочерью чуть позже.

Американцы уехали в тот же день. В гробовой тишине. Амалия — с ледяным, отчуждённым лицом, её гордость была ранена, но она не показала этого. Люциан — с болью в глазах, похожей на предательство, его сердце сжималось от несправедливости. Виктор — тихий, серьёзный, его маленькие глаза были полны недоумения, он не понимал, почему «красивая синьора Эмилия» на него больше не смотрит, почему больше нет улыбок. тТот день был тяжелее любого сражения, любого суда, любого приказа клана. Он оставил глубокий, незаживающий шрам. Когда чёрные машины Энгелей закрыли ворота виллы Андрес, их глушители ударили по утренней тишине, словно похоронный звон. Эмилия стояла в центре сада — среди искорёженных тел, засохшей крови и разбросанных лепестков цитрусовых. Она держала Валерию на руках, прижимая дочь к себе, словно спасая от невидимой угрозы. Её рука, та, что ещё недавно так хладнокровно держала пистолет, теперь дрожала, выдавая внутреннее потрясение.

Киллиан тихо касался её плеча, пытаясь успокоить, но его прикосновение было бесполезным — она смотрела вперёд с пустым, но жестким, непоколебимым взглядом, словно её душа покинула тело.

— Принцесса… — позвал он, его голос был полон нежности и боли.

— Не сейчас, Лиан, — сказала она едва слышно, и её голос был похож на шёпот ветра.

И ушла в дом, оставляя его одного среди этого хаоса, с ощущением, что что-то необратимо сломалось.

Уже в машине, на пути к аэропорту, Амалия держалась идеально. Собрана. Горда. Ни единой дрожи в голосе, ни одного нервного жеста. Её лицо было маской совершенной невозмутимости. Но когда Виктор, утомлённый и напуганный, уснул у неё на коленях, её дыхание сорвалось. Она закрыла лицо рукой, пытаясь сдержать подступающие эмоции.

Капли слёз — редких, почти никогда не покидавших её глаза, свидетелей её несгибаемой воли — упали на тёмный кожаный салон, оставляя на нём влажные пятна, словно осколки льда.

Люциан, сидевший напротив, тихо пересел к ней и накрыл её руку своей, его прикосновение было тёплым, надёжным якорем.

— Ама… — позвал он, мягко, почти ласково, как никто другой не смел с ней говорить.

— Она думает, что мы привели опасность в их дом, — прошептала Амалия, её голос был надломлен. — Клянусь богами, Люци, я бы умерла, но не допустила бы, чтобы ребёнок пострадал. Мой или чужой. Малышка Лери, я ее так понянчить хотела…

— Она была напугана, — Люциан вздохнул, его взгляд был задумчивым, понимающим. — Любая мать…

— Я тоже мать, — её голос сорвался, прозвучав как крик отчаяния. — Виктор мог погибнуть. И Эмилия считает, что это наша вина. Что мы…

Она сжала зубы, не в силах продолжить, её гордость боролась с болью.

— Мы ещё вернёмся, — тихо сказал он, его голос был полон решимости, обещания.

Но Амалия покачала головой, её тёмные волосы разметались.

— Нет. Она не простит. Не после такого.

И впервые за столько лет брака Люциан увидел, как его жена плачет так, будто сердце колют тысячами иглами, будто её душа рвётся на части. Она потеряла… почти подругу, ту единственную, которая могла понять её, принять её силу без страха и зависти.

В Италии же всё было иначе.

Эмилия ходила по вилле Андрес, как тень от собственной тени. Ни слёз, ни истерики. Только ледяная, невидимая броня.

Каждые двадцать минут она заходила в комнату детей. Смотрела, как спит маленькая Валерия, её лицо было безмятежным. Укачивала Алана, нежно целуя в лобик. Проверяла температуру. Охрану. Снова и снова, одержимо, будто пытаясь контролировать неконтролируемое.

Адель тихо сказала Валериану:

— Она боится.

— Она в ярости, — ответил Валериан, его взгляд был мрачен. — Это разное, родная. Страх парализует. Ярость заставляет действовать.

Но