Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье

не очень хорош. Я все время боюсь оказаться не на высоте в целом, но особенно в отношении Кам. Я знаю, что я могу быть лучше всех этих ее парней, хотя и не уверен, что не причиню ей боли.

Ну, по крайней мере именно так я думал до недавнего времени. Не так давно я понял, что, может быть, мог бы стать ей ближе наконец или что мое желание быть с ней сильнее, чем страх быть отвергнутым. Но я не знаю, как можно все это ей объяснить, чтобы она не запаниковала. Чтобы она мне поверила. Кам мне доверяет, но мне кажется, что все, что касается нас, она уже давным-давно похоронила. И причиной тому был я сам, я прекрасно сознаю это, но это не делает горькую пилюлю менее горькой.

В понедельник я решил все-таки позвонить ей после работы. Я набрал ее номер один раз, второй — она не отвечала. Она меня игнорирует. Но она знает, что я намного упрямее ее. На двенадцатый раз она сняла трубку.

— Серьезно?

— И тебе добрый вечер.

— Я думала, что после одиннадцати звонков ты поймешь, что мне нечего тебе сказать.

— О, блин, ты прямо считала?

На другом конце провода тишина. Я догадался, что она улыбается.

— Ты побил рекорд.

— Я знал. На десятый я засомневался — вдруг ты больше никогда не ответишь.

— Ну хотя бы засомневался, уже что-то.

Опять повисла тишина, не то чтобы совсем уж неловкая, но от нее веяло холодом. Ну не совсем холодом, скорее все-таки прохладцей, несмотря на все несказанное между нами, временно гасящее обычную взаимную химию.

— А что ты делала?

— Я пишу. Ну, типа пробую писать.

— Мемуары?

— Нет. Рассказ. Но это ого-го.

Меня всегда забавляет ее способность вставлять в обычную речь разговорные словечки. Кам умеет говорить красиво — вряд ли бы ей предложили докторантуру, если бы она выражалась как на базаре, но я люблю иногда ей напоминать, что девушку из озера вытащить можно, а вот озеро из девушки — вряд ли.

— Ну ты хотя бы пишешь. Это круто, кажется, я очень давно не читал твоих историй.

Мне ужасно нравится, когда она позволяет мне заглянуть в эту интимную сферу ее жизни. Читая тексты Кам, я угадываю ее в каждой строчке. Это не обязательно что-то автобиографическое, но текст говорит ее голосом, это ее настроение, ее слова, ее порывы, ее размышления. Она вкладывает частичку души в каждую фразу, и это чувствуется. Я думаю, такое свойственно хорошим писателям.

— Ну, это потому, что я давно не писала чего-то, что стоило бы прочесть.

— Тебе не нравится, потому что получается дерьмо или потому что там много про меня?

Я хотел пошутить, но выходит неловко. Кам замолкает ненадолго, а потом отвечает:

— Я не знаю. Честно, я не знаю, что тебе ответить. Я говорю сейчас не о рассказе.

— Я знаю, но раньше это не мешало тебе разговаривать со мной.

— Об этом мы довольно редко говорили.

— Действительно. Но ведь все бывает в первый раз?

— Если начистоту, то это уже… второй? Третий?

— Да, знаю, но я пробую дать нам шанс.

— Ты говоришь про нынешнюю ситуацию или вообще?

Я снова улыбаюсь — мне всегда нравилось ее чувство справедливости.

— Подходит для всего, мне кажется.

— Видишь ли, это меня и мучает, Макс.

— Что?

— Эта твоя двусмысленность.

— Почему моя…

Она тут же обрывает меня:

— Ты комментируешь это наше «мы», но всегда как-то уклончиво. Ты говоришь туманными фразами, хочешь, чтобы я поняла что-то, что ты не готов произнести вслух…

— Кам…

— Нет. Я не знаю, что происходит, но когда мы встречаемся, это как… как… ну я не знаю…

— Ты позволишь мне сказать?

— Ну да.

— Это как тогда?

На другом конце провода молчание. Она закрыла глаза и грызет заусенец на большом пальце, чешет в затылке. Я ее не вижу, конечно, но уверен, потому что ее я знаю лучше, чем себя самого.

Ну почему все так сложно? Это же должно быть так просто — влюбиться. Но с Кам проблема не в том, чтобы влюбиться, это не про влюбиться. Я ее уже люблю. Влюбиться просто, главная трудность — не убиться насмерть, вот это реально проблема. Мы боимся именно этого. Я боюсь переломать все кости, когда все пойдет не так и, естественно, по моей вине. Я боюсь разбить ее хрупкое тело, разбить, потому что не могу вырастить ей крылья.

Она так и не ответила, и отсутствие ответа говорит о многом. Я добавляю совсем тихо:

— Мне плохо, Кам.

— Я знаю. Мне тоже.

— Мы можем дать себе еще немножко времени?

Тишина. Сердце тяжко стучит у меня в висках. Ее тоже, тихонько.

— Боюсь, что мы уже слишком много его дали друг другу.

Кам

На улице дождь, нудный октябрьский дождь. Как раз под мое настроение. Кафе переполнено, я ничего не успеваю. На липких столах копятся грязные чашки, и мне начинает казаться, что все это никогда не кончится.

— Все в порядке? — спрашивает Джонатан, бариста, с которым мы сегодня работаем.

— Я в тоске.

— Проклятая творческая меланхолия.

— Ну, чтобы считаться творцом, надо что-нибудь создать.

— Ты же пишешь диссертацию, разве нет? Не все сразу, красотка.

Он подмигивает мне и направляется вглубь кафе — убрать со столов, пока я стараюсь нарисовать листочек из молочной пенки в какой-то по счету кофейной чашке (сердечко я не потяну).

Я знакома с Джонатаном с первого дня работы в кафе. Он действительно хороший парень и стал мне со временем настоящим другом. Мы с ним ходим иногда выпить пива вечером после смены, и он всегда приходит мне на помощь, когда я в таком настроении, как сегодня. Он знает, что я вообще склонна к депрессиям, но принимает меня такой, какая я есть.

Впервые он меня увидел в таком состоянии, скорее всего, после разрыва с Виком. Тогда я переживала довольно мрачные времена. Макс остался в моей жизни, но совсем не так, как я бы хотела. Я привыкала к этой новой дружбе, пыталась удовлетвориться тем, что могла получить, хотя это было очень непросто. Я никак не могла привыкнуть любить, не будучи с ним во всех отношениях. Чтобы заполнить пустоту внутри, я пыталась найти взамен любви хотя бы немного тепла в объятиях разных незнакомцев.

Поначалу это было не так уж плохо, я встречалась с парнями в барах, обменивалась с ними парой слов поверх стаканов, которые они же и оплачивали, потому