Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье

что так положено, а потом мы прыгали в такси, изучали друг друга в постели в течение нескольких часов, и на рассвете я возвращалась домой, чувствуя одновременно и опустошенность, и наполненность. Быстрый и доступный способ, как замотать изолентой протечку на трубе, но он сдирал с меня кожу маленькими лоскутками. Конечно, в конце концов я убилась об стену. В моем случае стену звали Яном.

Я встретила его в одном из баров, как и всех остальных. Тем не менее в тот вечер в его объятиях я вдруг ощутила нечто новое, тепло, которое не обжигало мою обнаженную кожу, в отличие от многих других. Может быть, он как-то особенно смотрел мне в глаза в момент близости или очень нежно гладил по волосам после жарких объятий. Ян был сама нежность, по крайней мере сначала. Он не просил меня остаться на ночь, но так крепко прижал к себе, что я глубоко заснула, не успев даже подумать. Потом я поняла, что это не было романтикой — та простота, с которой он решил за меня, что я останусь у него в ту ночь. Просто Ян был не из тех, кто спрашивает.

Мы встречались с перерывами около трех месяцев. Летняя любовь, столь же яркая и несерьезная, как костры в ночь накануне Иванова дня[4]. И не менее опасная. Никогда раньше я не испытывала такую животную страсть и такую ярость. Он врал, как дышал, так бесстыдно, что я начинала сомневаться в самой себе. Моих подруг он сводил с ума, Макса довел чуть ли не до безумия. В какой-то момент я даже подумала, что дружба с Максом не переживет всех взлетов и падений нашей с Яном любви. Я называю это любовью просто потому, что не могу подобрать подходящее слово. Макс же называть это любовью отказывался. Он ненавидел любые проявления Яна. Но я говорила себе: «Он отказался от меня, тем хуже для него». Это было не самым лучшим утешением, поскольку Ян заставлял меня страдать. Ян с этими его огромными черными глазами всегда знал, что сказать, чтобы заставить меня остаться. Он знал, как сыграть на моем сострадании, моей чувствительности и моей неуверенности, чтобы привязать к себе. У Яна были восхитительно нежные руки, когда они лежали на моих бедрах, я не могла поверить, что они точно так же держали и бедра других девушек. Он обладал потрясающей способностью заставить меня поверить, что я единственная, и было вдвойне больно осознать, что я стала лишь одной из многих.

С Яном я утратила наивность, а вместе с ней и большую часть доверия к людям. Прежде всего я перестала доверять самой себе. Мне удалось-таки вырваться из этой истории одной августовской ночью, поклявшись себе никогда больше не иметь дела с мужчиной, способным увлечь меня в омут.

Макс был готов его убить. Похоже, прямо по-настоящему убить. Я заметила это в глубине его зеленых глаз, блеск холодной ненависти, который я не хотела бы увидеть еще когда-нибудь. Я заявилась к нему в три часа ночи, буквально сбежав от Яна. И я почувствовала всю силу его заботы и стремления защитить меня и решила в тот вечер, что хватит. Это было намного больше того, что многие люди обычно получают от жизни.

Джонатан кладет руку мне на плечо и вырывает меня из потока мыслей.

— Эй, все окей? Ты будто где-то далеко.

— Да, все в порядке.

И впервые за сегодня, отвечая на вопрос, что все в порядке, кажется, говорю правду.

Макс

Однажды я снова встретился с Виком, примерно год спустя после их расставания с Кам. Я в свое время много раз пытался связаться ним, но он упорным молчанием дал мне понять, что говорить со мной не желает.

Я сидел в пабе после концерта андерграундной группы, которую продвигала моя компания. Облокотившись на стойку, я слушал рассказ басиста вполуха, поскольку, если честно, мне не особо нравилась их музыка и мне было наплевать на их источники вдохновения, к тому же мне строила глазки высокая рыжая девушка возле машинки для изготовления попкорна. Я допил пиво и решил использовать разговор с музыкантом для подката к девчонке — она была похожа на красоток, которые хвастаются перед друзьями тем, что переспали с настоящим певцом, пусть даже этот певец и был уже старым пердуном. Она бы вполне могла сказать, что трахнула администратора, потому что солист группы предпочитал точно не женский пол. И плевать, что я не был их администратором и занимался только промоушеном. Глядя на то, как она, уставившись на меня, жевала трубочку от коктейля, можно было догадаться, что удовольствие получили бы все.

Но тут на стойку прямо передо мной внезапно приземлился стакан виски. К стакану прилагалась рука, соединявшаяся с плечом, на котором сидела шея, а на ней находилась… голова Вика. В другой руке он держал второй такой же стакан. Я на секунду замер, но потом спросил:

— Стакан мира?

Я не решался прикоснуться к выпивке, хотя она вроде недвусмысленно предназначалась именно мне. Вик сделал глоток, посмотрел мне в глаза взглядом человека, сознающего, что все под контролем. Смесь спокойствия и высокомерия. Он и правда владел собой; я же был не в той позиции, чтобы вести переговоры.

— Я еще не решил.

— Можешь не спешить. Несколько минут ничего не решают.

— И то верно.

На самом деле в такой большой деревне, как Квебек, умудриться до сих пор не встретиться было настоящим чудом или результатом нечеловеческих усилий с его стороны. Хотя мы и получили дипломы и больше не рисковали пересечься в университете, тусовались мы в одних и тех же местах, ходили в одни бары и кафе. Мне часто приходило в голову, как же сильно он должен был изменить свою жизнь, чтобы случайно не встретить Кам или меня. Она тоже больше его не видела. Вик заблокировал нас в соцсетях. Наши общие друзья набрали в рот воды. Тем не менее до меня дошел слух, что он много путешествовал, кажется, по Латинской Америке. Я не имел права вдаваться в подробности, судя по всему. Мне повезло больше, чем Кам; меня держали на расстоянии, но тем не менее я мог общаться с общими друзьями. Кам же полностью исключили из круга общения.

Прошел целый год. Весь год я задавал себе вопросы, которые оставались без ответов. И вот он стоял передо мной — волосы слегка отросли, плечи стали еще шире —