О пепле и стали - Элиза Рейн

И что по моему мнению будет после того, как у нее появятся крылья?

Если я забуду о мести, оставлю свои планы… что, она выберет остаться запертой в Фезерблейде с мужчиной, который не может к ней даже прикоснуться? Дать ей хоть какой-то жизни?

Сколл дышит быстрее.

Само то, что думаю об этом — уже бессмыслица.

Я уже понял, что она не справляется. Она навредит себе из-за этого желания, она это уже показала.

Это невозможно.

И не стоит моей мести. Моей свободы.

— Торви?

То, как она пробормотала это, выжигает мои мысли дотла. Я склоняюсь над ней, следя за тем, чтобы быть на достаточном расстоянии и не обжечь ее.

— Каин, — говорю я. — Торви здесь нет.

Болезненно-медленно она открывает глаза. Мгновение они остаются мутными, расфокусированными, а потом округляются, когда она видит меня.

— Что… — начинает она хриплым голосом, но умолкает.

Я отхожу к стоящему в углу кувшину с водой и наливаю ей попить, а когда возвращаюсь, она дергается, будто не хочет, чтобы я что-то увидел. Она садится и подтягивает плечо рубашки почти до шеи. Хмурюсь.

— Что произошло?

Перед тем как ответить, она с удовольствием пьет.

— Они напали на меня. Дождались того, что ты ушел, а я потеряла сознание. Затем я ударилась головой, когда падала, а Инга ударила меня по лицу, и мне стало плохо. Кружилась голова и я не могла толком видеть.

Ярость вспыхивает во мне, как настоящее пламя. Сколл вспыхивает, и она смотрит на него, прежде чем вдохнуть поглубже и продолжить.

— Медведица Инги дрался с Торви. Я… — она смотрит в свой стакан. — Я отбивалась. Покрыла свое тело льдом и наслала на них осколки. Промахнулась мимо Инги, но попала в Оргида, — робкая улыбка трогает ее губы. — Я становлюсь сильнее. Их было двое, а я одна. Я победила. Прогнала их.

— И это ты еще была ранена, — я едва выговариваю слова. От жажды Сколла растерзать их мой рот наполняет привкус крови.

— Как мне контролировать магию льда и удержать здесь Торви насовсем? — шепчет она.

От отчаяния в ее голосе мне хочется взорваться на тысячу сраных огненных шаров и выполнить угрозу Эрику, сжечь это место дотла, лишь бы уничтожить то, что может снова заставить ее чувствовать себя вот так.

Но тогда я и ее уничтожу.

Я всматриваюсь в ее лицо.

Конечно, что бы не сделал, я ее уничтожу. Как может быть иначе? Огонь пылает. Это то, что он должен делать. То, кто я есть.

Сколл воет, и я делаю глубокий вдох.

Сейчас могу пойти лишь по одному пути.

Я должен сделать ее достаточно сильной, чтобы справиться со мной.

ГЛАВА 14

МАДДИ

Я знаю, что он в ярости. Вижу, как он пытается ее контролировать, чувствую напряжение, волнами исходящее из его тела. Но мне нужен не его гнев.

Мне нужно понять, как защитить себя. Как стать достаточно сильной, чтобы никто не рискнул меня заклеймить или считать слабее, чем я есть.

Мне нужно, чтобы они меня напугали.

Проглатывая опасную мысль, я перевожу взгляд с Каина на злобного волка, перетаптывающегося на полу в палате. Его полный ярости, устрашающий валь-тивар — не просто компаньон, а продолжение его дикости и могущества. Он всегда рядом и наполняет его силой, скоростью и жаждой крови, когда бы они не понадобились.

— Как ты его контролируешь?

Каин шумно выдыхает. Его плечи опускаются, а челюсть перестает дергаться.

— Сколл.

— Что?

— Его зовут Сколл.

Мой взгляд взлетает от волка к Каину. Он что, только что сказал мне имя своего валь-тивар?

— Я думала, такими вещами не принято делиться?

— Принцесса, ты — полная противоположность всему нормальному. Зачем заставлять себя следовать правилам? — он смотрит на меня так пронзительно, что я не уверена, что мы все еще говорим про имя волка.

Наш разговор на поляне вспоминается мне во всех деталях:

«Почему я всегда должна быть другой? Было бы неплохо для разнообразия побыть нормальной».

«Нормальность — отстой. Сам этот термин — полное дерьмо. Ее не существует. Это лишь слово для обозначения рутины. И я сомневаюсь, что ты будешь ей следовать».

— Ты не считаешь ни меня, ни мою валь-тивар нормальными, так что нормальные правила на нас не распространяются, — говорю я.

— На любом уроке магии говорится, что ты должна сосредоточиться. Все остальные так и делают. Контролируют магию с помощью концентрации и жезла. Но ты никогда не пользовалась жезлом для этого. И я редко вижу, чтобы ты концентрировалась, — Каин касается пальцами подбородка и наклоняет голову. — Твоя магия памяти, — тихо говорит он.

Я напрягаюсь. Мне не хочется обсуждать с ним галерею.

— Что с ней?

— Тебе нужно сосредотачиваться, чтобы пользоваться ею?

— Нет, — шепотом отвечаю я. — Она просто работает. И магия льда работает, когда она мне нужна. Я не контролирую ее с помощью концентрации, скорее с помощью… — я подбираю слово.

— Инстинкта. Ты не похожа ни на одного фейри, что я встречал за очень долгое время. Твоя сила работает благодаря дарованному богами инстинкту.

Я смотрю на него во все глаза, и его слова откликаются чему-то глубоко во мне.

— Мадивия, — говорит он.

Он никогда меня так не называл.

— Ты и есть то, что блокирует твою силу. Ты можешь быть кем, блядь, пожелаешь. Ты никому ничего не должна. Эта охуенная медведица — часть тебя, и ты держишь ее в взаперти. Выпусти ее наружу.

Среди моего стыда и растерянности вспыхивает искорка негодования.

— Я хочу, чтобы она была здесь!

— Тогда позволь ей быть такой, какая она есть. Будь той, кто ты есть, — он делает шаг назад. — Перестань делать одну и ту же бесполезную херню снова и снова и сделай наконец то, что работает.

Слова впиваются в меня, будто стрелы.

Сделай то, что работает. Это то же самое, что Делай, что можешь, игнорируй остальное.

Я не могу заставить магию льда работать через концентрацию.

Но могу призвать восьмифутовую медведицу или наколдовать снежную бурю, когда в опасности. В чем разница?

Ответ кажется предельно ясным и как раз таким, как сказал Каин. Когда я в опасности, я отключаю контроль. В дело вступают страх и чистый инстинкт, и перестаю пытаться силой заставить магию быть тем, чем она не является.

— Торви говорит, что появляется, когда я чувствую себя сильной. Это ее слова, не мои.

Удивительно, но Каин улыбается. Не усмехается, а именно улыбается, и от этого меняется все его лицо.

— Медведицу создало