Летний сад - Полина Саймонс

– Ох нет! – засмеялся Александр. – Ох нет! Пожалуйста, нет, никаких больше планов!

– Шура!

Он глубоко вдохнул и выдохнул.

– Если честно, я просто не знаю, переживем ли мы еще один из твоих планов, Татьяша, – сказал он. – У нас уже нет прежних сил.

Она захохотала.

Александр скользнул взглядом по глубокому вырезу ее платья. Он не понимал, как ее поразительная грудь так увеличилась, стала молочно-кремовой… и все ее округлившееся беременное тело стало-таки ошеломительно сексуальным. Она была как экстравагантная Таня из долины Напа, только в квадрате. А возможно, в кубе. Александр не мог даже думать о ней, не смущаясь. Как-то раз он проезжал мимо фруктового ларька и вдруг ощутил возбуждение. Фруктовый ларек! Но там просто было написано на плакатике: «КЛУБНИКА». Татьяна мыла волосы клубничным шампунем. Нет, в последние месяцы в его ненормальной голове мелькало и грохотало такое…

– Перестань смеяться. Перестань, или я тебя трахну прямо здесь, в ресторане, у всех на глазах…

Он не мог удержаться. Наклонившись, он прижался губами к ее декольте.

Покрасневшая, смущенная и крайне довольная Татьяна хрипловато произнесла:

– Муж мой, это уж слишком непристойно – так реагировать на беременную женщину.

Александр улыбнулся, обнял ее за плечи:

– Почему? Думаешь, заниматься любовью с беременной женщиной – это уж слишком?

Ее ладонь лежала на его предплечье, они смотрели друг на друга, моргая, не находя слов.

– Что? – спросила она.

– Ничего.

Он рассматривал ее лицо. «Просто я по-прежнему не могу отвести от тебя взгляда».

Прижав к себе ее голову, поглаживая ее живот, он поцеловал веснушки возле носа, легонько поцеловал в губы.

– Как сегодня наш картофельный оладушек?

Это было напоминанием о ноябрьском нересте лосося, в итоге производящем молодь, которую подавали в жареном виде с картофелем.

– Вертится, колотит ножками, брыкается. Истинный воин, как его отец.

Александр вспомнил, как прошлым вечером помогал ей выбраться из ванны, наблюдал, как она вытирается, а когда уже он не мог больше этого выносить, упал перед ней на колени, обхватил руками ее огромный, плотный, все еще влажный живот и прижался губами к пупку.

– Если это мальчик, – сказал Александр в ресторане, – я хочу назвать его Чарльз Гордон – в честь святого воина, защитника Хартума. Для суданцев он был королем Гордоном, они называли его Гордон-паша. И мы сможем звать мальчика Пашей.

Татьяна моргнула раз-другой.

– Как хочешь, любовь моя, – сказала она.

– А если это девочка, я хочу назвать ее Джейни.

– Как хочешь, любовь моя, – прошептала Татьяна. Она глотнула немного шампанского и почтительно коснулась ладонью его щеки. – В ту белую ночь, оставив тебя в Летнем саду, я летела домой на крыльях по лазурным небесам. А потом я обрела красные крылья – я полюбила тебя, – и это случилось в ту летнюю ночь, когда мне еще не было семнадцати, а тебе было двадцать два…

С цветами и подарками Александр привез Татьяну домой в своем верном грузовике – «шевроле» сорок седьмого года выпуска, который уже проехал 194 000 миль. Ее машину они оставили на стоянке у Бобо.

В эту летнюю ночь горели тысячи звезд и раскрылись цветы царицы ночи, орхидейного кактуса, а на лиловом рассвете пели птицы.

Второе пришествие

Знойной августовской ночью, через две недели после того, как они перебрались в свой новехонький великолепный дом с коричневато-красной черепичной крышей, в дом, пахнувший свежим деревом, свежей краской и срезанными цветами, на их огромной кровати, где они спали, и любили, и ссорились, где были убраны одеяла и постланы новые простыни, в голубом ночном свете горбатой луны лежала Татьяна. Роды близились. Ее устроили в изножье кровати. Гардины на стеклянной двери в их огороженный сад были раздвинуты, лунный свет лился внутрь, и другого освещения в спальне не было, потому что полутьма успокаивала Татьяну. Энтони сидел в своем крыле, в другой части дома.

Их добрая подруга, официальная акушерка, Кэролайн Камински сидела на табурете в изножье кровати, а Александр, которому полагалось сидеть на своем табурете у головы Татьяны, вскакивал каждые несколько минут и становился рядом с Кэролайн. Центральный кондиционер был выключен; температура в комнате равнялась температуре утробы. Александру было так жарко, что ему пришлось, извинившись перед Кэролайн, снять футболку, и теперь он стоял, обнаженный до пояса, в длинных кальсонах, и повторял:

– Когда, когда, когда, ей этого просто не выдержать…

– Я выдержу так долго, как понадобится, Шура, – шептала Татьяна.

– Александр, сядь рядом с женой. Возьми ее за руку. Здесь смотреть не на что, приятель, пока что не на что.

Александр отходил, приносил Татьяне воды, сидел рядом несколько нервных секунд, растирал ей руки, гладил, шептал, целовал, а потом, как только видел, что живот напрягается, снова вскакивал и вставал у ее ног, мешая Кэролайн.

– Таня, твой муж просто невозможен. Он всегда такой?

– Да, – выдыхала Татьяна. – Он всегда такой невозможный.

– Он мне мешает. Заставляет нервничать. Александр, уйди, дай мне свободу действий, ты нужен своей жене. У меня никогда при родах не присутствовали мужья, – сказала Кэролайн, – и теперь я понимаю почему. Это очень напрягает. Не думаю, что это для мужчин. Таня, вели ему сесть. Александр, ты явно меня не слушаешь, но ты ведь послушаешься, если тебе скажет жена, да?

– Я сделаю все, что велит мне жена, – сказал Александр, стоя столбом в изножье кровати.

Татьяна улыбнулась:

– Кэролайн, позволь мне пнуть мужа. Мои ноги все равно соскальзывают с кровати. Шура, сядь на табурет или куда тебе удобнее и удерживай мою ногу, пока Кэролайн держит другую, ладно?

Он опустился на пол на колени и стал держать ее ногу, а Кэролайн, сидя на табурете, держала другую. Живот судорожно дергался, Татьяна напрягалась, Александр дышал с трудом.

– Кэролайн, посмотри – это что, макушка?

– Да…

И тут даже Кэролайн улыбнулась.

– Почти… Это макушка.

Александр отвлекся на тридцать секунд, чтобы встать, наклониться к жене, поцеловать ее влажное лицо, прошептать:

– Ты здорово справляешься, детка… Головка. Татьяша, почти, господи, почти…

– Больно, Таня? – спросила Кэролайн. – Ты такая храбрая. Александр, твоя жена такая храбрая…

Она всегда со всем справлялась.

– Да, – сказала Татьяна. – В конце концов, у меня всегда был высокий болевой порог. Я могу пройти через это чистилище.

Размах рук Александра был достаточно широк, чтобы он мог, стоя на коленях, одной рукой держать ее ногу, а другой – руку. Когда началась следующая схватка, это был самый худший для нее момент, она, наверное, закричала, но Александр почти ничего не слышал, он видел лишь, как медленно появляется головка младенца. Напряженное тело