Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля - Наталия Романова

– Зато трёхкомнатная, – возразил Платон. – Имейте в виду, Бисаровы, на свадьбу чтобы всех пригласили! Чур, я свидетель!

– Чего это ты? С какого перепуга?! – воскликнул Роман. – Чуть какой кипишь, сразу ты свидетель, вечно лезешь поперёк батьки в пекло. Дружкой буду я!

Дальше продолжили спорить о целесообразности заключения брака между Лялей и трёшкой в Воронеже, преимуществах жизни на периферии перед столичным ритмом вообще и Гуся в частности. Беззлобно шутили, прикалывались, перебрасывались незлобивыми репликами, хохотали от всей души, ржали, разнося по пустыне громоподобный смех.

Ляля морщилась, стараясь спрятать за лёгкой улыбкой недовольство, но отчего-то проскакивали мысли о жизни на периферии. Смогла бы она переехать в Воронеж? Жить там смогла бы? Ждать Виктора Бисарова из длительных командировок, переживать за него, не спать ночами, радоваться возвращению…

Смогла бы?

Думала и тут же отбрасывала от себя глупые мысли, как ненужный хлам. Какой Воронеж? Какой Виктор Бисаров? Гусь этот Обнимусь со всей женской половиной группировки. Радетель идеалов свободы, мира, счастья между странами, внутри всех стран, между всеми людьми.

Ключевые слова «внутри» и «между»!

Просто сейчас всё кажется иначе, Ляля словно не своей жизнью живёт, не своими глазами смотрит, сердцем не своим чувствует. Всё закончится, как только она вернётся домой, получит нагоняй от папы-генерала, пожурят старшие братья, пожалеет мама, друзья расспросят о произошедшем, дежурно улыбнётся хозяин сумасшедшего хаски с пятого этажа.

Она купит себе пару платьев из последних коллекций и сумочку, хоть ей и не нужно, пообедает в ресторане с хорошей кухней с видом на ночной мегаполис, окунётся в работу, засядет в архиве.

И забудет синий, бездонный взгляд, в котором утонешь за три секунды, стоит лишь заглянуть. Дерзкую улыбку и расслабленные манеры, словно на Патриаршие пруды вышел прогуляться.

Любому понятно, что Виктор Бисаров – не герой романа Ляли. Калугиной Валерии Степановны, воспитанной в роскоши и строгости одновременно.

– А вы о чём мечтаете, товарищ майор? – перебила поток мыслей Ляли Слава.

– Я, Владислава Степановна, ни о чём не мечтаю, – коротко ответил Вячеслав Павлович, окинув подопечную ледяным взглядом.

– Не бывает такого, все о чём-нибудь мечтают. Если у вас, как у Алексея мечты, скажите, не стесняйтесь. – Слава окинула оценивающе-унижающим взглядом майора, говоря, что подобной мечты у куска бревна точно быть не может. И вообще, никаких не может.

Мечтать – удел людей из плоти и крови, с сердцем и душой, а не деревянных солдатиков генерала Калугина.

Майор оставил вопрос Славы без ответа и какого-либо комментария. Молчаливо окинул взглядом, говоря, что с таким существом общаться ниже его достоинства. Водные клопы, коим в его глазах была Славка, отвратны на вид, издают резкие, отталкивающие запахи, но безопасны для человека. Максимум, который грозит – аллергическая реакция.

Ляля отвлеклась от наблюдения за окружающими, вернулась к своему занятию – рисованию. Кинула взгляд на полуразваленную стену дома. В зияющем проёме окна стояла стеклянная ваза, давно покрытая пылью, грязная, закопчённая от пожара, но целая, как странный символ произошедшего.

Недолго думая, Ляля двинулась к проёму, захватив пару листов и ручку. Свет в это время суток падал идеально, захотелось запечатлеть вазу, раскуроченную кирпичную кладку, покрытую гарью, торчащую из проёма ветку сухого дерева, похожего на когтистую лапу хищника. Странное зрелище, притягивающее и отталкивающее одновременно.

– Лялька, осторожней, – услышала за своей спиной.

Скорей почувствовала, чем увидела, что Гусь пошёл следом, перекинув мяч Славе. Подошла к окну, огляделась, особенно тщательно посмотрела под ноги. Мин-растяжек быть не могло, да и не увидела бы их Ляля, вот с ядовитой змеёй встретиться не хотелось совершенно. Хватило единственной встречи.

Кто-то окликнул Гуся, тот остановился, чтобы ответить. Ляля в это время свернула за стену, чтобы разглядеть ближе дерево, выбрать композицию. Ничего подобного в своей мирной жизни она не увидит никогда. Очень скоро их заберут из этого странного места, такого же странного, как чудом уцелевшая ваза в проёме окна.

В тот же миг раздался оглушающий, пробивающий тело от макушки до пяток насквозь, грохот. Внутри что-то звонко лопнуло, оборвалось. Стало невыносимо больно дышать, нос и рот мгновенно забило горячей пылью, который Ляля попыталась выплюнуть – неудачно.

Через секунду она сообразила, что нечто волочёт её по земле, предварительно обернув голову чёрной тряпкой, от чего свет померк перед глазами.

Глава 13

Ляля приходила в себя мучительно долго, что-то болезненно давило на глаза, не давая разомкнуть веки, голову будто обхватывал раскалённый обруч, дышать было невыносимо тяжело.

Она будто в кошмарном сне пребывала и никак не могла выбраться, двигаться не могла, как в сонный паралич провалилась.

Звуки то появлялись, то исчезали, свет из-под ресниц резал глаза, незнакомые запахи, чуждые, непонятные, раздражали слизистые, вызывали желание закрыться, спрятаться, отползти куда-нибудь подальше от этого места, где бы оно ни находилось. Но Ляля продолжала недвижимо лежать.

Наконец она приоткрыла один глаз, следом второй. Постаралась сфокусировать зрение. Серые, похожие на бетонные, стены вокруг. Сверху синее небо, прикрытое углом натянутой ткани. Под спиной низкая лежанка с матрасом и натянутым поверх покрывалом.

В стороне сидела женщина, закутанная с головы до ног в бесформенную одежду, видно было лишь лицо – морщинистое, смуглое, с обветренными, сжатыми в узкую полосу губами.

Женщина, увидев, что Ляля смотрит на неё, гаркнула куда-то в сторону на своём языке, резво для своего возраста встала, подошла к Ляле, махнула костлявой рукой, показывая, чтобы та вставала.

Через минуту появилась ещё одна женщина, моложе, в точно таком же одеянии, из-под которого выглядывали грязные босые ноги. Лялю передёрнуло. В руках женщина держала тарелку с какой-то едой. Она присела рядом, дёрнула откуда-то низкий столик, поставила перед Лялей посуду, показала рукой, чтобы та ела.

Есть Ляля не могла, даже думать о еде не получалось, неважно, что в тарелке, будь самый желанный деликатес – кусок в горло не полез бы.

В голове крутились тысячи вопросов. Не тысячи, целый миллион, барабанили по вискам, ухали в захлёбывающемся от страха неизвестности сердце. В тревоге за себя, Славу, всех оставшихся на позиции… Что с ними? Живы ли?

Ляля два раза ковырнула нечто похожее на хумус, ко рту не поднесла, к предложенной лепёшке не прикоснулась, все силы уходили на то, чтобы не зареветь навзрыд, белугой.

Женщина, та, что старше, начала экспрессивно размахивать руками, шлёпать по ободку тарелки, показывать кривым, заскорузлым пальцем на рот Ляля и что-то с претензией выговаривать.

Ляля отрицательно качнула головой, есть она не собиралась. Чтобы не собирались эти