Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля - Наталия Романова

Всё происходящее не укладывалось в голове, Ляля ещё не до конца понимала, что случившееся здесь и сейчас, происходит в реальности, на самом деле случилось. Всё казалось нереальным, более нереальным, чем первые часы на позициях.

В душе теплилась надежда на чудо, любое, самое невероятное. Например, что она всё-таки спит, а происходящее – кошмар. Или последствия контузии, всё, что видит сейчас, чувствует Ляля – бред воспалённого сознания от препаратов, тело же находится на больничной койке. Или… что угодно, кроме реальности, которая никак не утрамбовывалось в сознание.

Через несколько минут грозного шипения старухи, – бабушкой, дамой, пожилой женщиной это существо с почти беззубым оскалом не получалось назвать, – подбежала та, что моложе, забрала тарелку и скрылась с глаз. Старуха поковыляла за ней, оставляя Лялю наедине с собой.

Ляля поднялась со своего места, перебарывая тошноту и головокружение, сделала несколько шагов от своей лежанки, огляделась. Поняла, наконец, что находится во дворе предположительно двухэтажного дома, обнесённого высоким забором из серых, как бетон, блоков. Несколько узких окон первого этажа выходили во двор, на втором ни одного окна, может быть, они выходили на улицу.

Кое-где стояли тазы с грязной посудой, судя по которой, можно было предположить, что народа здесь бывает много, сушилась одежда, среди которой было много детской, у стены низкая, грубо сколоченная скамейка. Сухая земля под ногами, ни травинки вокруг, никакого цвета, кроме бездонного неба сверху и всполохов детских вещичек на натянутых поперёк двора верёвках.

Неожиданно в Лялю кто-то врезался, едва не сбив с ног. Рефлекторно она протянула руки, придержав маленькое тельце. Понять сразу, девочка перед ней или мальчик, не получилось.

Чёрные кудри, огромные, в половину перепачканного личика, карие глаза, искренняя улыбка. Красная футболка с Микки-Маусом, зелёные штанишки, зачем-то подвязанная подмышками тряпица, доходящая до коленок, босиком.

Малыш или малышка протягивал несколько цветных карандашей, зажатых в пухлой ладошке, и смятый клочок бумаги, быстро что-то говорил, одновременно толкая Лялю в сторону лежанки с низким столиком, где несколькими минутами назад её пытались накормить.

– Ты хочешь, чтобы я порисовала с тобой? – догадалась она, кивнула, протянула ребёнку руку, которую тот с готовностью обхватил, и пошла обратно на своё место.

Устроилась там, разгладила небольшой листик, взяла в руки протянутый карандаш, нахмурилась, не веря себе. В руке лежал карандаш одной из профессиональных марок для художников, совсем не бюджетной.

Ляля не знала ценообразование в этой стране, однако несложно догадаться, что, не имея средств на пропитание, никто не станет покупать трёхлетке карандаши этого производителя. Ей самой, росшей в обеспеченной семье, купили их, когда речь зашла о профильном образовании, до этого момента можно было прекрасно обходиться фирмами попроще.

Ляля нарисовала цветочек, солнышко, рядом домик. Ребёнок рядом подскочил, вырвал листок и убежал в дом, скрывшись за дверью.

Ляля ещё раз огляделась, явственно, до ледяных мурашек, чувствуя на себе чьи-то взгляды. Мысли, не покидающие голову ни на секунду, забурлили с утроенной силой. Нужно было убираться отсюда, где бы она ни находилась, но как это сделать?..

Она не могла просто выйти за забор, через ворота, – никакой калитки не было видно, – и отправиться на позиции или военную базу. Да она даже примерно не понимала, где находится, может быть в другой стране!

И карандаши не давали покоя… Откуда в столь бедном регионе, не самом богатом доме – это видно по вещам, отсутствию обуви, – карандаши, на стоимость которых можно скромно питаться месяц.

Мысли прервал всё тот же ребёнок, который довольно шагал из дома, крича что-то. По земле волочился ставший грязным Лялин шоппер, тот самый, что остался в джипе на дороге посреди пустыни, с колонной гуманитарного груза.

Малыш вывалил содержимое шоппера прямо на землю перед Лялей, начал собирать карандаши, переломанную пастель, измалёванные, мятые листы. Кидать их на стол, вместе с пылью, хлопать ладошкой по деревянной поверхности, тыкать пальцем в лист, показывая, чего ожидает.

Дрожащими руками Ляля нарисовала кошку с котёнком и зайца, вызвав счастливый детский смех, на который вышла женщина, которая была моложе и пыталась накормить.

Она громко окликнула ребёнка, подошла, явно с целью затащить в дом, но остановилась, глядя на простенькие, специально для малыша, рисунки Ляли.

Вот собачка, вот барашек, вот птичка, а вот пчёлка на цветочке.

– Откуда у вас это? – спросила Ляля на английском, которым хорошо владела. – Откуда? – повторила на французском, который остался на уровне средней школы.

На этом познания языков закончились, полиглотом Ляля не была. Надежды, что женщина знает русский, не было. Арабский же не знала Ляля, не говоря о местных диалектах. Несколько фраз на арамейском не в счёт.

Женщина обернулась, заголосила в сторону дома, посмотрела на Лялю, что-то быстро и громко сказала, следом снова заорала в сторону дома, будто звала кого-то или ругалась. Ляле стало откровенно не по себе, если в принципе она хотя бы на минуту приходила в нормальное расположение духа. Всё происходящее пугало до ледяных мурашек по спине и сбитого дыхания от невозможности полноценно вдохнуть-выдохнуть из-за спазма в горле и груди.

Через минуту появился другой ребёнок, на этот раз старше, на вид шести лет. Определённо мальчик. Короткая стрижка, точно такие же огромные глаза, как у младшего малыша, тёмные брюки, заправленная рубашка, уже привычно босые, грязные ноги.

Женщина грубо толкнула мальчика к Ляле, бросив короткую фразу, тот посмотрел на Лялю и на ломаном английским, коверкая звуки, произнёс:

– Что ты хочешь?

– Откуда у вас это? – не мешкая спросила Ляля. – Где я? Что вам надо? Что вы хотите от меня? – выпаливала она вопросы один за другим, пользуясь возможностью разузнать хоть что-нибудь.

Что-то ей должны ответить, пусть крохи информации, но она нуждалась в них, как в воздухе. Сильнее нуждалась, вопреки всякой логике. Говорить старалась как можно чётче и понятней, проговаривая фразы по несколько раз, пока не видела в карих глазах понимания.

– Это подарок моего отца, – проговорил мальчик, показывая на Лялин шоппер. – Меня зовут Башир, это моя сестра Хабиба, – показал на малышку в красной футболке – значит, всё же девочка. – Наша мать – Вафа. Вторая жена нашего отца сегодня умерла, ей станешь ты, так велел отец, – Башир ткнул грязным пальцем в Лялю, пока та в ужасе смотрела на говорящего, пытаясь понять услышанное.

– Сегодня умерла? – переспросила Ляля, надеясь, что поняла неправильно.

Ребёнок ещё слишком мал, плохо владеет языком, мог ошибиться, перепутать слова. Всё, что угодно, но никак