Развод. Горькая правда - Кира Туманова

Я не успеваю придумать подходящий случаю едкий ответ. Все мысли улетучиваются из головы — в коридоре мне чудится голос моей мамочки. Наверное, таким высоким частотам даже стены не помеха. Не разобрать отдельных слов, но кажется, она ругается с персоналом.

Дверь распахивается, стукаясь о стену. В палату вплывает моя мать.

Обернувшись через плечо, кричит кому-то:

— Я узнаю, кто тут у вас главный! Вы ещё пожалеете…

Моя мать не выходит из дома, без запаха духов и скандала.

30. Я так не могу!

— Вы тут главный? — с порога заявляет мама, вытянув палец в сторону Ильи Сергеевича.

— К счастью или нет, но я не главный. Просто лечащий врач. — Доктор с лёгким удивлением смотрит на неё поверх очков, как на редкий экземпляр бородавчатой жабы.

— Немедленно, слышите! Немедленно замените лечение пациенту. — Верещит Нина. — Я знаю, Глеба можно быстро поставить на ноги. Я консультировалась со светилами. Вам просто выгодно держать его здесь!

Внутри всё закипает от раздражения.

— Здравствуй, мама, — выдыхаю я. — Давай без сцен, прошу…

— Глеб, я знаю, что для тебя лучше. Поверь мне! — Даже не взглянув на меня, сверлит глазами Илью Сергеевича.

— Мама, хватит! — Грубо рявкаю на неё. — Ты пришла меня навестить или скандалить?

С тихим бешенством наблюдаю, как мать оседает на стул, схватившись за сердце. Опять спектакль.

Отчаянно неловко за неё перед Ильей Сергеевичем. Мне хочется провалиться вместе с кроватью на этаж ниже, чтобы не видеть этого всего.

Нина питается чужими эмоциями, как вампир. Она не может, чтобы вокруг неё не кружился ураган из страстей.

Я привык к её эпатажности, нервозности. Смирился с тем, что моя мать, как все творческие личности, не лишена недостатков. Мне её не исправить и не переделать, только принимать такой, как она есть.

Но Илья Сергеевич с ней не встречался.

И сейчас он задумчиво хмыкает и разводит в сторону руки:

— Если вас не устраивает лечение, вы можете забрать Глеба домой и делать все, что хотите. Я, подготовлю выписку… — разворачивается, чтобы пойти к выходу.

— Подождите, прямо сегодня? — Растерянно озирается Нина. — У меня еще не готово ничего.

— Я лечу в соответствии с клиническими рекомендациями, вы можете прикладывать подорожник или пиявок. Заказывайте пока перевозку, я все сделаю…

— Стойте! — Нина виновато опускает глазки.

— Так мне готовить документы или нет?

— Не надо, не сейчас, — тихо шепчет.

— Как скажете, — уверенно выпрямляет спину и прячет руки в карманы халата. С легкой ехидцей в голосе, интересуется. — И вас все устраивает в лечении? Или еще остались претензии?

— Устраивает, — одними губами произносит мать.

— Прекрасно! — доброжелательно мне улыбается и выходит за дверь.

Да, Илья Сергеевич с ней не встречался, но общаться с моей матерью он умеет лучше меня.

В палате повисает тяжёлая тишина, я тщательно подбираю слова, чтобы не раскрутить Нину на новый виток истерики. Сейчас, когда я практически всегда в одиночестве, прошлое навалилось на меня со всей силой. У меня полно времени, чтобы обдумать что в своей жизни я делал не так.

И, пожалуй, одна из моих главных ошибок — я слишком потакал матери, и я несу ответственность за то, что она привыкла вести себя так, как ей вздумается.

— Мама, я рад видеть тебя. Жаль, что ты редко приходишь…

— Прости, Глеб, — подходит ко мне и прижимается сухими губами к моему лбу. Столько всего навалилось. — Риэлторы, документы, проблемы…

— Я понимаю, тебе тяжело. Если ты будешь торопить врачей, толку не будет. Тебе придется продать дом. Из-за этого все проблемы, правда?

— Покупатель нашелся, сделка завтра. — Закрыв лицо, Нина всхлипывает.

— Не переживай, мы всё вернем, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно.

— Это несправедливо, Глеб! Это ты во всём виноват, а расплачиваюсь я. Это нечестно! — Снова всхлип, поднимает на меня покрасневшие глаза. — Ты разбиваешь мне сердце… Это взрослые дети должны стать поддержкой своим родителям, в благодарность за то, что их вырастили. А ты меня просто убиваешь! Я только начала нормально жить, для себя, и тут это твое… Происшествие! — Последнее слово она произносит громко, брезгливо выплевывая его мне в лицо.

— Послушай, — стараюсь не сорваться, — я воспринимай это, как инвестиции. В меня…

— Я предупреждала тебя, что это плохо кончится. Когда ты мне впервые признался, что у меня есть внук, я умоляла тебя выкупить этого мальчишку у матери, отдать куда-нибудь на усыновление, переехать — всё, что угодно! Но ты меня не слушал… Глеб, что ты натворил! А теперь я — крайняя? Я не могу отдать этот дом…

Как я не пытаюсь сдержаться, но не выдерживаю. Грубо обрываю:

— А я не могу поступить с Сашей так, как ты поступила со мной.

31. Брошенки

— Да как ты смеешь! Миллионы детей мечтали бы жить, как ты! — Нина подскакивает, как ужаленная. — Лучший частный пансион в области. Да, в области, не в стране. Но извини, на что заработала… Как ты можешь упрекать меня? — В сердцах меряет шагами палату. — Ты бесчувственный и неблагодарный! Я ночами не спала, шила, колола пальцы иглами, чтобы у тебя было достойное будущее. И сейчас мне, за моё доброе дело, вот это вот всё?

Остановившись, мама возносит руки к потолку, видимо удивляясь, что её неблагодарного ребенка до сих пор не поразило молнией.

— Но у меня не было тебя, — горько усмехаюсь. — Хотя, знаешь… Это даже неплохо. Не знаю, что из меня выросло бы, если меня дергать и наряжать, как комнатную собачку.

— Да как ты…

— Да, мама. Сейчас я могу тебе сказать это. У меня здесь уйма времени, чтобы разобрать свою жизнь по кирпичикам и сложить заново.

— Ты не можешь так со мной, я дала тебе все! — Нина всхлипывает.

— Ты даже не знала, что я подыхал от одиночества. Там… В этом долбанном пансионе, который я ненавидел. Элитный детский дом. Только ко всем друзьям приезжали родители, а ко мне — никогда. И на выходных я всегда оставался в комнате один. Знаешь, как тяжело чувствовать себя никому не нужным? Я же сидел там и в летние каникулы, и отмечал Новый год. Я, блин всегда был один! И чувствовал, как мной тяготятся.

— Я платила твоим преподавателям за неудобства.

— Да, ты платила! Но они, наверное, тоже хотели отмечать Новый год с семьей, а не брошенным мальчиком, пусть даже оплаченным мальчиком.

— Не тебе говорить о брошенных мальчиках, — шипит Нина.

— Да, не мне, — тихо откликаюсь я, — но за эту ошибку я сам отвечаю. Я приезжал