Обелиск - Полин Герц

«20.03»

Каждый из тех, чья смерть теперь волновала и трогала еще сильнее, родился 20 марта.

Потому 20 марта, в волшебный день весеннего равноденствия, родилась и она.

– Ты волшебная девочка, Элли, потому что родилась в один их самых удивительных дней в году, – мягко улыбнулся восставший в памяти Боуз, аккуратно собирая ее волосы в два непокорных хвостика. – Это настоящий праздник начала весны, когда яркий день и темная ночь уравниваются, а обе половинки Земли освещаются и прогреваются почти одинаково. Понимаешь, Элли? Это восхитительный баланс природы. – Она нетерпеливо дернулась, и русые локоны вновь рассыпались на плечи. Боуз невозмутимо щелкнул ее по носу и продолжил: – Жизнь человечества всегда зависела от Солнца и его циклов. Все древние народы почитали светило и наделяли таинственным смыслом все, что было с ним связано.

– Каким смыслом, дядя Пит? – она больше не трясла головой, потому что тихий голос старика завораживал, а история была очень интересной.

– Есть одна очень красивая легенда о весеннем равноденствии из загадочной империи Майя. По преданиям, в день твоего рождения лучи бросают особые тени на лестницу знаменитой пирамиды Кулькана в Мексике, – прошептал мистер Боуз в маленькое ушко и удовлетворенно завязал яркую резинку с пластиковой рожицей мультяшной мышки. – И тогда с нее спускается солнечный Змей Кетцалькоатль.

– Кетца…какой? – переспросила она, хмуря бровки.

– Кетцалькоатль, – по слогам повторил старик и пригладил выбившиеся волоски. – Волшебный пернатый змей, один из главных богов пантеона.

– А что он делает? – она сама затянула хвостик потуже, не сводя глаз с рассказчика. У Боуза на любой случай была готова сказка. Всегда чудесная, всегда захватывающая и всегда связанная с ней.

О том, что не всякая сказка заканчивается хорошо, она узнает нескоро, а узнав, навсегда похоронит волшебные истории. Все, кроме этой.

– Великий бог научил древних людей математике, медицине, астрономии, письму и даже ювелирному делу. А еще при нем изобрели твой любимый шоколад, – подмигнул старик. – Считается, что жизнь при Кетцалькоатле была настоящим раем.

– Вот бы мне туда, – мечтательно прошептала она, воображая шоколадные горы и россыпи разноцветных камней.

Сладости и побрякушки она тоже возненавидит, но со временем. А пока в глазах маленькой девочки наивной надеждой горели изумруды.

Встряхнув головой, смахивая воспоминания, Элизабет вернулась к чтению. Спустя несколько часов, проведенных за въедливым изучением шести медицинских карт, убедилась окончательно: каждый из бедолаг, что уже наверняка упокоились с миром, появился на свет в волшебный день весеннего равноденствия. И умер от самого бессмысленного сердечного приступа, не дожив пары месяцев до дня рождения.

Ей 20 марта стукнет 27. Рейчел наверняка закатит одну из своих дурацких приторных вечеринок с шуршащими шарами-цифрами, оголтелым друзьями, неумело прячущимися за мебелью, потому что это-же-сюрприз. Но сюрпризов в жизни с нее было уже довольно – обойдемся без новых.

Рейчел.

Черт-возьми-Рейчел.

День превращался в меланхоличную жижу, бурлящую непрошеными картинками из детства и неприятными сюжетами, что закончились совсем недавно. В памяти всплыло перекошенное веснушчатое лицо и кривые губы, с которых сорвалось злое «Напиши, как придешь в себя». А что, если она еще не в себе?

Рука нашарила на столе телефон, и пальцы машинально набили короткое «Привет, дорогая». Но обычно быстрая по части ответов рыжая молчала. Одну, вторую, десятую, сороковую минуту.

Вспомнить, когда они ссорились последний раз, не вышло, как ни пытайся: любой конфликт гасился либо благосклонным взмахом руки, либо жалостливым взглядом, хотя стычки были и посерьезнее. Однажды пьяненькая Рейчел, регулярно проваливающая экзамены на права, втихую стащила ее ключи от машины и уехала кататься. Спустя час «приус» был разбит всмятку, а безумная кудряшка, чудом отделавшись парой синяков и ссадин, ускакала до приезда копов.

Она помнила, как бравые легавые колотили в дверь, ища злостную преступницу. Помнила вид с заднего сиденья полицейского авто, помнила сурового детектива, иронично слушавшего ее сонные оправдания. Помятый служитель закона из четвертого участка к удивлению коллег все же решил проверить записи с камер. И долго недовольно цокал языком, сравнивая размазанную рыжеволосую красотку на видео и хрупкую напуганную девчонку за своим столом.

Так они с Кингом и познакомились. Поначалу полицейский искренне считал мисс Стоун милейшей из барышень и по доброте душевной помогал той по работе – подкидывал интересные случаи для статей, проверял сомнительных типов для журналистских расследований, и лишь спустя полгода, по уши увязнув в огромных зеленых глазах, понял, что связался с дьяволом.

– И как же я умудрился так вляпаться, а, Стоун? – пряча лицо в ладонях, тихо выл детектив, когда она в очередной раз появлялась на пороге с бутылкой скоча. – Как же меня так угораздило! Я же разбираюсь в людях! Ну, змея! – А потом смотрел в нахальные глаза и всегда сдавался. – Чего тебе? Быстро только.

Случай с машиной давно потерялся в ворохе прочих неприятностей, но сейчас Элизабет вспоминала Рейчел, виновато ждавшую ее на утро после бессонной ночи в участке на каменных ступеньках у дома 118. Вспоминала полные слез глаза и повторявшееся молитвой «прости-прости-прости-прости-прости». И она простила. Потому что не могла иначе. Но новую машину покупать все равно не стала.

Не отставала по части отпущения грехов и рыжая – Рейч быстро забывала сорванные встречи, нарушенные обещания и дурную привычку лучшей подруги никогда не появляться вовремя. Только мягко улыбалась, а потом заливалась звонким смехом: «Ну как на тебя обижаться, моя милая?». И действительно никогда не обижалась.

Рука вновь потянулась к телефону: гордыня – глупейший из грехов, что можно взять на душу. Но писать еще раз не пришлось – в синюю дверь уже стучал знакомый кулачок.

Медленно подойдя к проему, она на миг застыла: врать Рейчел о работе или исследовании, что провел Молот – одно, но скрывать вчерашнее – уже совсем другое. Но иного выхода не было, потому что чутье подсказывало – сейчас все действительно иначе. По-другому. Не так.

Но пальцы уже отодвинули щеколду, и дверь распахнулась. Белые снежинки еще виднелись в рыжих кудрях, в правой руке был зажат бумажный пакет из маленького ресторанчика на восемнадцатой улице – все как обычно, но карие глаза смотрели холодно, словно морозный февраль забрался под саму радужку и отказывался вылезать обратно.

Выходит, пришла из чувства долга. Выходит, вчерашний разговор не забыт. Выходит, ничто не забыто.

– Я, наверное, еще не в себе, – Элизабет сложила руки на груди, отказываясь впускать гостью. Гордыня – худший из грехов, но она не только знала знаменитую адскую семерку не понаслышке, но еще и всегда помнила, что лучшая